Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

В середине мая нас повезли этапом по воде. На старинном колёсном пароходе мы плыли по Северной Двине на север. Никто из нас раньше такого парохода не видел. Один из охранников сказал, что плывём в Воркуту, место нам совершенно незнакомое.

В Котласе я много разговаривала с доктором Элизабет фон Файт. В дороге она должна была оказывать заключённым медицинскую помощь. Узнав, что я по профессии медсестра, она предложила мне стать её помощницей. Немного поколебавшись, я согласилась. Я совершенно уверена, что дело, которое предложила мне Элизабет фон Файт, спасало меня все восемь лет мучений: работа с больными облегчила жизнь, принося мне моральное удовлетворение. Поэтому я всегда с благодарностью вспоминаю госпожу фон Файт, очень жалко, что наша совместная работа прекратилась, когда в 1941 году началась война, — доброго доктора перевели в другой лагерь, и она для меня навсегда исчезла.

Вернёмся к нашему путешествию. Пароход медленно плыл по реке, стояла хорошая солнечная погода. Ночи были светлые и тёплые. Сапунов ехал с нами, мы с ним много разговаривали. Он просидел пятнадцать месяцев на Лубянке по обвинению в сотрудничестве с балканскими шпионами. Его приговорили к смерти, но приговор был заменён на двадцать пять лет лагерей.

Проплыв по реке пятьсот километров, мы прибыли в Архангельск. Стояла удивительно светлая летняя ночь. Город спал. Нас пешком провели по улицам в другую гавань, где ждал огромный корабль. На ногах у меня были лапти, я их сама сплела в Котласе — не ходить же по зоне на высоких каблуках.

В ожидании приказа о погрузке долго стояли на причале. Мы, двадцать девять женщин, находились в конце длинной колонны, впереди стояли сотни заключённых-мужчин. Вдруг кто-то окликнул меня по имени. Я даже вздрогнула, узнав Гуго Эберлейна, своего старого друга со времён Коминтерна. Он подошёл. Передвигался он с огромным трудом: был очень болен. Я спросила, откуда он — из Берлина? Он сказал — из Парижа. По приказу Коминтерна ЦК германской компартии был в 1934 году переведён в Париж. Эберлейна вызвали в Москву телеграммой, он был арестован на вокзале, сразу по прибытии.

Он успел мне сказать:

— Ни в коем случае не нервничайте и прежде всего — никогда не плачьте. Когда мы отсюда вырвемся, скажем им всё.

Потом охранник отвёл его в строение неподалеку. От двери Эберлейн ещё раз успел махнуть мне рукой, из его друзей я была последней, кто его видел. Больных, чтобы не возиться с ними в дороге, за тем зданием расстреливали.

Когда мы поднялись на судно, я спросила у начальника перевозки, что сделали с немцем. Он цинично ответил:

— Я не могу брать на свою ответственность перевозку такого больного человека. Его тело так распухло, что он наверняка бы умер в дороге. Так ему лучше: хоть не надо в дороге мучиться.

В начале деятельности Коминтерна Гуго Эберлейн представлял в нём германскую компартию. Он был другом и доверенным человеком Ленина, женат был на воспитаннице Ленина. Эберлейн был искренний, открытый человек, большой идеалист. Не знаю, что стало с его женой.

Скоро пароход вышел в Белое море и поплыл на северо-восток, к Северному Ледовитому океану. Слева неясно вырисовывались контуры Кольского полуострова. Куда  мы едем, никто не знал, хотя всё чаще звучало слово «Воркута», говорили, что там много угольных шахт.

На пароходе я встретила двоих финнов, Хьялмара Викстрёма и Вилхо Харью. Викстрём в Москве познакомился с каким-то человеком, который вызвался учить его русскому языку. Раз вечером, летом 1937 года, он пригласил Викстрёма в ресторан «Прага» и потом проводил до дома. У квартиры Викстрёма их ждала машина НКВД, его силой в неё усадили. Скоро он был на Лубянке, его обвиняли в шпионаже. Слишком поздно Викстрём понял, что «друг» его был агентом службы безопасности.

Вилхо Харью был высокий, светловолосый, красивый молодой человек. Я ни разу не видела его в Воркуте и через других узнала, что он погиб в аварии на шахте. Не помню, зачем он приехал в Советский Союз и в чём обвинялся.

Жестокая буря трепала наш пароход целую неделю. Потом повернули на юг и скоро были у устья широкой реки Печоры. Пароход причалил в Нарьян-Маре. Мы сошли на берег. Часть мужчин повезли в лагеря, остальных же загнали на баржу, в трюме которой уже было много заключённых.

 Мы, женщины, остались на палубе, соорудили под руководством доктора фон Файт из одеял что-то вроде навеса. Там поместили полевую аптечку, которую получили в Архангельске, из узлов с одеждой устроили постели. Еду получали на камбузе, так что у нас, «верхних» пассажиров, были сравнительно неплохие условия. Скоро баржа двинулась против течения, её тянул на буксире колёсный пароход.