Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Начальник перевозки, младший офицер, сказал, что в трюме — тысяча девятьсот человек. Среди них один-единственный политический заключённый, все остальные — уголовники, воры, убийцы и т. д. Во все время пути они не имели права подниматься на палубу, и ни я, ни даже доктор фон Файт не должны были спускаться в трюм, чтобы оказать помощь больным. «Если вы туда спуститесь, вас обязательно убьют». Тогда доктор фон Файт попросила, чтобы тот единственный политзаключённый поднялся наверх и рассказал, что творится внизу. Скоро на палубу выбрался обычный русский рабочий.

Он рассказал, что в трюме нары в четыре этажа, битком набитые заключёнными, и там стоит кромешная темнота. Много больных. Они нуждаются в медицинской помощи. После наших уговоров начальник перевозки разрешил доктору фон Файт и мне спуститься в трюм. Впереди шёл политический, держа в руках фонарь, а мы, охраняемые несколькими конвойными, искали больных. К сожалению, в потёмках мы мало кому смогли помочь. Вонь там стояла ужасная. Мы были рады, что в конце концов выбрались на свежий воздух. В последующие дни и недели заключённых группами высаживали на берег для отправки в лагеря вдоль Печоры. В трюме стало просторнее. Многих выносили на берег едва живыми.

На барже одна молодая русская женщина спросила меня, правда ли, что я финка.

— Я знала ещё одну финку, — сказала она.— Та была немного не в себе, всё время врала. Её фамилия была Малм, я познакомилась с ней в лагере на Соловках. Говорила она по-русски плохо, но мы всё-таки поняли, что она нам всё врёт. Она уверяла нас, что она — член политбюро финской компартии, что муж её учился в университете, что он член Исполкома Коминтерна, и всякую такую чепуху.

Я ответила:

— Она вам не врала. Я её знаю, и всё, что она рассказывала, — правда. А где она сейчас?

— Она утопилась в речке, которая течёт через Соловецкий монастырь. Труп её нашли только через трое суток после её исчезновения, в тине на дне реки. До этого думали, что она бежала, и нас наказали, так как там считалось, что мы в ответе друг за друга.

Вот как, значит, закончилась жизнь печально знаменитой Ханны Малм, жены Куллерво Маннера!

Ханна Малм мне однажды рассказала историю своей жизни. Она была незаконнорожденной, никогда не училась в школе, дома у неё в детстве фактически не было. Мать едва сводила концы с концами, стирая чужое бельё, и Ханне ещё в детстве пришлось жить самостоятельно. Она рано пошла работать в переплётную мастерскую, убирала помещение и бегала для рабочих за водкой. Несколько лет зарабатывала продажей газет на улицах Хельсинки. В ней пробудилось классовое сознание, когда она познакомилась с рабочими в цехе, и с тех пор она полностью отдалась делу классовой борьбы. Когда в Финляндии начался в 1918 году мятеж, она без устали призывала молодёжь на борьбу. Летом 1921 года она руководила подпольной деятельностью компартии. Не знаю, каким образом и когда она познакомилась с Куллерво Маннером; брак этот между образованным депутатом парламента и обычной рабочей казался странным и труднообъяснимым. Ханна была своенравной и эгоцентричной, легко ссорилась по пустякам. Но кончина её показывает, что характер у неё был твёрдый.

О последних днях Маннера я услышала в воркутинском лагере от одного финна, бывшего шюцкоровца[168]. Его, если я верно помню, взяли, когда он с берега ловил рыбу, на Карельском перешейке. Он рассказал, что был с Маннером в лагере Чибино на берегу Печоры. Маннер работал уборщиком в избе-парикмахерской, носил туда воду. Они, двое финнов, сидели раз у печки, поджаривали чёрный хлеб и ели. Шюцкоровец сказал: «Вот где мы, значит, встретились: ты — руководитель компартии и я — шюцкоровец». На что Маннер серьёзно заметил: «Не горюй, брат, мы ещё однажды встретимся в Финляндии и будем вместе вспоминать всё это». Но надежда его не осуществилась, скоро Маннера расстреляли.

    Против течения плыли медленно. Часто стояли возле лагерей. Начальник одного из них уговаривал нас, женщин, остаться, уверял, что может это устроить. «В Воркуте, — сказал он, — нет даже низкорослых деревьев. Здесь вам будет лучше». Только тогда мы поняли, что такое Воркута. Но остаться в его лагере побоялись.

Плавание длилось бесконечно. Уже наступил август, когда мы свернули в маленькую речку, она называлась Уса. Мы теперь плыли на северо-восток, становилось всё холоднее. Начальник перевозки сказал, что скоро Полярный круг. Женщины сойдут на берег в местечке Кочмес. Мы приплыли туда только через неделю. Мужчины должны были плыть дальше, по Усе до Воркуты-Вома, а оттуда идти пешком до Воркуты. Названия и расположение я узнала позднее. Воркута-Вом — последний причал на Усе, в шестидесяти километрах от Воркуты. Именно в то время в Воркуте был создан крупнейший исправительный лагерь в Советском Союзе. Здесь, на севере, нашли богатое месторождение каменного угля. Тысячи, десятки тысяч заключённых жили там в нечеловеческих условиях, добывали и грузили уголь.