Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Наступила темнота. Вокруг ни души. Меня охватил ужас, когда я вдруг вспомнила рассказы о стаях голодных волков. Что делать? Я старалась быть спокойной, утешала больную. Вдруг показалась едущая с севера собачья упряжка. Подъехав, сидевший в ней самоед придержал собак. Я умоляла его вернуться к избе и позвать солдата нам на помощь. Но самоед или не понимал по-русски, или сделал вид, что не понимает. Он погнал собак дальше, и снова я осталась одна с больной. Потом я увидела, что от берега к нам движется что-то тёмное — это была наша тощая лошадёнка, запряжённая в сани. Какое счастье! Это одна из наших, Хилья, вернулась за нами. Мы положили больную в сани и повезли к месту ночлега. На рассвете, когда мы выступили, солдат потеснился в санях, дав место Мээри-Велламо.

Через несколько дней, миновав Абезь, мы остановились перед узкой, но бурной рекой. Её чистые воды текли, видимо, с Урала — и текли прямо по льду Усы. Солдат попытался поискать, нельзя ли найти чистый лёд, но в конце концов решил, что единственный выход — идти вброд. В пальто и валенках мы по грудь вошли в ледяную воду. На другом берегу мы сняли валенки, вылили из них воду. Самые предусмотрительные переходили босиком, неся валенки в руках, и теперь влезли в сухие. Не промокла лишь больная, она лежала в повозке на узлах. Лошади вода доходила до живота. В тот день мы прошли ещё пять километров, пока не дошли до места ночлега.

Много долгих дней мы брели вдоль берегов замёрзшей Усы и первого мая пришли в Воркуту-Вом. Мы просто валились с ног. Нас отправили в баню, потом разделили на группы и разместили в парусиновых палатках — отдохнуть несколько дней. Я была счастлива снова встретить доктора фон Файт, она работала в больнице. Для Мээри это было последнее путешествие: в Воркуте-Воме она скоро умерла в больнице от воспаления лёгких. Больницей назывались несколько палаток, лечение было весьма сомнительным. Там, правда, работала даже женщина-хирург, но и она не смогла спасти Майре Сало, когда та, вскоре после нашего прибытия, умерла от аппендицита. Майре с мужем приехала из Рованиеми строить социализм, муж её был давно расстрелян.

В Воркуте-Воме лагерь был совсем небольшой. В том месте неширокая река Воркута впадает в Усу. Во время короткого лета сюда доставляли по реке продукты и прочий груз для лагерей этого района. Хранился груз на складах, а зимой его везли дальше на лошадях. В Воркуте-Воме было только три группы палаток из парусины и три небольших деревянных дома: в одном — канцелярия коменданта лагеря, в двух других — поликлиника и баня. Позже Воркута-Вом расширилась, там выстроили восемь больничных бараков. В новой больнице, которую называли сангородок, было большое психиатрическое отделение для мужчин и поменьше — для женщин.

До нас доходило мало сведений о жизни на свободе, но кое-что мы иногда слышали. Летом 1940 года я познакомилась с молодым литовцем, арестованным совсем недавно. Он рассказывал жуткие подробности о финской войне. Несмотря на моё мрачное настроение, сердце моё исполнилось благодарностью и гордостью. «Во всех странах, на всех языках превозносят смелость и патриотизм финнов. О Финляндии теперь знают даже в тех местах, где раньше о ней никогда и не слышали», — говорил он.

Летом 1940 года в Воркуту-Вом назначили нового коменданта. Однажды я получила приказ к нему явиться. Это был высокий человек в кителе без знаков отличия. Он дружелюбно со мной поздоровался, справился о здоровье, о том, по какой статье я осуждена; наконец спросил, что я думаю о войне между Финляндией и Советским Союзом. Я ответила, что слышала по радио о начале войны, но больше ничего не знаю.

— Война кончилась? — спросила я.

— Да. Но как! Русские не смогли ничего с финнами поделать, — сказал он. И продолжал: — Я командовал участком фронта, знаю всё досконально. На меня взвалили вину за поражение.

Он был офицером высокого ранга, и он открыто рассказывал о своих впечатлениях, ответил на мои расспросы.

— На моем фронте мы увязли в сугробах. Финны — прирождённые лыжники, они стремительно проносились мимо нас и исчезали как привидения. А наши бойцы, в своих тяжёлых шинелях, неуклюжих валенках, еле ковыляли. По глубокому снегу в такой обуви ходить невозможно. В валенки набивался снег, таял, и солдаты часто обмораживали ноги. Целые санитарные эшелоны, полные раненых и обмороженных солдат, шли в Ленинград, скоро там были переполнены все госпитали. Поэтому раненых, в конце концов, пришлось размещать в семьях ленинградцев. Почти все мои бойцы сильно обморозились. Что я мог сделать? Но меня судили и отправила сюда, в Воркуту.