Господь Саваоф

Когда в голове ни прозы, ни розы,
ни строчки рифмованного бла-бла,
бегу до последнего паровоза,
считаю встречные купола.
Пасхальный благовест слух пронзает,
весна рождает себя сама,
а я кидаюсь в вагонов стаю
и вот мелькают уже дома,
и акведуки, и светофоры,
рассвета дымка и плоть полей.
Я доберусь до конца нескоро,
дорога вязкая, точно клей.
Зигзагом ходит, петляет ниткой,
уводит в серые тополя.
Сползает ночь по стене улиткой,
за юбку колокол теребя —
шестое чувство, прозрачный кокон,
гнездо апрельской моей души.
Под звонкой ложечкой станет цокать
стальная конница Госпожи.
О, Матерь Божья, Святая Дева,
Царица вышнего, Мириам,
поймай нас в нерукотворный невод,
в свой тихий присноблаженный храм.

Баланс белого

Хочется соблюсти баланс белого,
не обвести кого-то мелом,
не усугубить напряжённую обстановку,
быть лёгкой и звонкой,
любить.
Возлюби врага, как самого себя.
И тогда, архангелы радостно вострубят:
был человек – враг,
а теперь навстречу делает шаг
и протягивает веточку резеды,
чтобы вылечить от червоточины и беды,
от пустого навета, от липкой смолы обид
и подуть туда, где болит.

Корень страха

Если бы я о тебе написала, ты бы меня не прочёл,
но я обхожу стороной идеалы и говорю про пчёл.
Бабушка хлебушек в мёд макает, из памяти не стереть.
Рвётся верёвочка бельевая, падает в хлорку смерть.
Пододеяльником и простынкой, тёплым цветастым платком.
Бабушка дяде приснилась: «Сынко, плачешь опять, по ком?»
Вечер невесел, в квартире гробик, я с ней сижу одна.
Память скребёт меня и коробит, точно в тот день война,
спряталась в платьице в шифоньере, сшитое мной из штор.
Господи, я ведь с рожденья верю в штиль роковой и шторм.
Снег рассыпается белым прахом, март, гололёд, тоска.
Я здесь нащупала корень страха, выросший из ростка.
Вот и теперь о тебе, пожалуй, не напишу, не жди.
Я не тебя в эту жизнь рожала и прижимала к груди.

Музыка

ты обо мне звучал не обо мне
смотрел вперёд и под ноги под сердце
а пруд пруди в канаву обмелел
посеребрел как в судный день Освенцим