Читаем Господа Чихачёвы полностью

После перерыва в работе на время Великого поста Андрей возвращается к своему рассказу и добирается до начала деревенского пиршества: часы пробили полдень, приготовления окончены, «в комнатах вымыто, вычищено, прибрано; – дворня обмундирована в синий, – праздничный цвет», и «шарообразные головы всех возрастов упитаны лоснящейся влажностью, бреющиеся бороды выбриты, растущие расчесаны». После этого довольно неудачного описания читатель знакомится с двумя главными героями романа: Р. С., хозяином, и Кузьмой Иванычем (К. И.), гостем. Р. С. подготовился к празднованию, надев «вместо 6-ти рублевого сукна ‹…› кафтан из 16 рублевого», «и с трубкою неподдельного Рижского Вакштафу расхаживал по кабинету, бросая по временам быстрый взор на реестр кушаньев и вин». Затем следует весьма неуклюжая сцена диалога между Р. С. и К. И., больше похожая на дословную запись реального разговора гостей, прибывающих в усадьбу на званый вечер, а не на первую сцену литературного романа. Единственная важная вещь во всем диалоге в две сотни слов длиной – ответ К. И. на вопрос Р. С. о том, как обстоят его дела: «Вы изволите говорить о службе-с? Изрядно-с. Исправник наш человек прекраснейший-с: нас заседателей не обижает. – Он хотел сегодня непременно у вас быть». К концу диалога и в самом деле появляется исправник. Здесь роман Андрея обрывается, к облегчению читателя. Возможно, Андрей хотел затем показать отношения помещиков и чиновничества; во всяком случае, следующий из речи К. И. вывод, будто большинство исправников «обижает» своих помощников-заседателей (избиравшихся из числа дворян), явно нуждался в более подробном пояснении[835].

Андрей перестал писать из‐за вполне понятного недовольства рукописью. На вопрос Якова: «Что же твоя литература, что твоя повесть замолила? – пора, пора приступить к продолжению; мы с сестрою во двух лицах представляем публику – и эта публика с нетерпением ожидает от тебя продолжения твоего романа начало которого столько ее заинтересовало! – courage jeune auteur – courage!» – Андрей лишь бросил в ответ: «Недосуг»[836].

Эти фрагменты романа не только подтверждают, что Андрей был прав, отказавшись от литературных занятий в пользу публицистики, но и раскрывают некоторые особенности его мышления. Если его целью было описать XIX век (или же руководить его развитием в нужном направлении), поставив в центр повествования прожектера, подобного ему самому, то из введения к роману ясно, что эта роль в его представлении была связана с деревней и жизненно важной поддержкой жены-хозяйки. Сцена деревенского праздника показывает читателю, что в воображении Андрея события XIX века разворачиваются в провинциальном мире. И, несмотря на общие места о «пошлостях», которые приходится сносить во время подобных мероприятий, очевидно, что героями романа Андрея должны были быть не только люди одного с ним положения и представители средних слоев общества, такие как полицейские чиновники, но и крепостные крестьяне.

Еще важнее то, что весь вводный фрагмент посвящен, если воспользоваться заглавием написанной Андреем впоследствии статьи, «важности хозяйки» (не только принимающей гостей, но и управляющей усадьбой). Описываемая здесь хозяйка почувствовала бы себя как дома в небольшой усадьбе георгианской или ранневикторианской Англии (прием гостей был той частью трудов Натальи, которая мало отличалась от занятий западных дам, проживавших в сельской местности и располагавших большим количеством слуг)[837]; однако есть тут и важные отличия. Во-первых, хозяйке из романа Андрея отведено самое видное место: она совсем не невидимка. Во-вторых, жена самого Андрея была одним из первых двух читателей этого фрагмента, и некоторые, если не все пункты приведенного здесь списка обязанностей хозяйки были, вероятно, предложены или одобрены ею. Таким образом, даже столь беглый взгляд на незаконченное произведение Андрея ясно показывает, что роман должен был стать руководством к действию и что наставления, которые Андрей готовил для современников, были основаны на идеализации обстоятельств его собственной жизни, и в особенности исполнявшихся ими с Натальей ролей матери-управительницы и отца-воспитателя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги