Да, четыре года назад парень ушел на войну. Всей деревней провожали, целый праздник закатили… Помните? Золотые галуны на прекрасном сукне, и герб Ордена Штейнмейстеров сверкал на солнце. Вся деревня гордилась Клаусом. Тем, какой он сильный, отважный и красивый. Конечно, хороший штейнмейстер и в деревне без работы не останется, но раз уж кайзер собирается на войну… А теперь пожалуйста, посмотрите на него. Форма ветхая, рвань какая-то, а не форма. Штейнмейстерского знака вовсе нету, только на том месте, где он был, рваная дырка на сукне. Нет ни блестящего пикельхельма, ни скрипящей портупеи. И делает он то, что ни одному здравомыслящему магильеру и в голову не придет. Копается руками в земле, вытягивает камни и носит их! Не иначе, контузило его где-то во Фландрии…
После полудня пришел Феликс. Постоял у ограды, жуя губами, поглядел на работу Клауса, тихонько вздохнул.
— Странное ты дело затеял, — пробормотал он, — Что это за выдумки? Ну сколько ты этих камней перетаскаешь, пока спину не сломаешь? Дюжины три? А что потом? Помрешь, как лошадь, под открытым небом?
— Может, и так, — ответил ему Клаус, не отрываясь от работы, хрипло, — Я же сказал, что буду работать. А это настоящая работа. Честная.
— А штейнмейстерская работа что, нечестная?
— Нечестная, Феликс. Кровавая это работа, злая. Как и любая магильерская.
— Вот уже выдумал! Нет, ну среди господ магильеров всякие водятся. Те же смертоеды, чтоб им повылазило, тоттмейстеры которые. С мертвецами водиться — это любому противно. Но прочие-то? Люфтмейстеры ветры направляют, вассермейстеры воду крутят, ваш брат, штейнмейстер, камнем управляет. Что ж тут нечестного, объясни! Ордена ваши магильерские еще сотни лет назад милостиво учреждены были императором и выполняли его высочайшую волю. На войне ли, еще где…
Феликс все бормотал и бормотал себе под нос, сердито поджимая губы. В его глазах Клаус, несомненно, выглядел последним олухом, который по какой-то прихоти валяет сущего дурака. Вместо того, чтоб заняться настоящей работой.
— Можешь думать, что хочешь, а я свое слово уже сказал. Я больше не штейнмейстер, понял? Не желаю быть заодно с этим отродьем. И со всеми господами магильерами. К черту их, вот что! Я теперь сам по себе, никому не слуга и не начальник. И не надо мне Орденов с высочайшим… Небось, не пропаду.
Феликс убрался восвояси, все еще потрясенно покачивая седой головой. Он так и не мог понять, отчего человек, обласканный высшими силами, получивший при рождении дар магильера, столь странным способом закапывает его в землю. Верно говорят старики, после этой безумной войны мир больше никогда не станет таким, как прежде. Безумие распространяется еще быстрее, чем окопные вши, кто знает, что станется дальше, если уж Клаус, всегда бывший разумным и сообразительным…
Были и другие посетители.
Маленький Максимилиан прибежал посмотреть на фокусы. Он помнил, как когда-то давно Клаус с улыбкой жонглировал валунами, заставляя их порхать в воздухе, как он одним взглядом раскалывал каменную плиту или щелчком пальцев отрывал целый погреб. Но в этот раз ему пришлось уйти ни с чем.
Клаус больше не показывал фокусов. Засучив рукава, он носил камни и процесс этот казался бесконечным и скучным, как все дела, которыми заняты обычно взрослые. Укрывшись в кустах ежевики, Максимилиан на всякий случай выждал какое-то время. Вдруг Клаус специально вредничает и, как только останется один, устроит какой-нибудь свой фокус? Но Клаус не делал ничего подобного, он носил камни. И Максимилиан, разочарованно вздохнув, ушел домой.
Заходил и староста. Наслышанный о чудачествах вернувшегося Клауса, он не стал удивляться. Спрашивал про фронт, поглядывая на него со снисхождением, от которого камни делались в два раза тяжелее, о дальнейших планах, о семье. Клаус отвечал невпопад и без желания.
— Бедный юноша, — сказал под конец староста, сочувствие которого показалось Клаусу таким же фальшивым, как табак в солдатском пайке, — Я представляю, что вам пришлось пережить. Тысячи наших сыновей расстались со своими жизнями, чтобы купить Германии мир. Тысячи!.. Конечно, я знаю, какая сложная нынче обстановка в столице. Но мы сможем пережить это. Мы будем сплочены и дружны, как того требует время испытаний германского народа… Мы сделаны из особого теста!