Господа магильеры

— Знаете, в чем фокус? — спросил Клаус, отшвыривая очередной булыжник размером с ведро, покореженный и неровный, — Я когда-то тоже думал про это самое тесто… Мол, потроха у нас закалены, как сталь, как и говорит кайзер, а дух никогда не будет сломлен!.. А потом на Сомме мой приятель, Стефан, попал под ответный удар английских штейнмейстеров. Мы пытались обрушить их укрепления и сами не заметили, как стали целью. В нашу траншею скатились два валуна. И, прежде чем кто-то успел пошевелиться, они подскочили и сошлись вместе. Там, где раньше стоял Стефан. Странно, я не помню грохота, будто это произошло беззвучно. Хотя камни всегда грохочут. А помню только, как камни отваливаются друг от друга, а между ними течет что-то яркое и густое, как кисель. И еще лохмотья серой ткани. Удар был столь силен, что его кости превратились в порошок, а пуговицы стали плоскими, как монетки. Под гроб мы позже приспособили снарядный ящик. Так что нет, я с уверенностью могу утверждать, что уж потроха-то у нас всех одинаковы… Что французские, что немецкие. И всякие другие.

— Вы… хорошо себя чувствуете? — пробормотал староста, явственно бледнея.

— Сносно, — ответил Клаус, — Нога немного ноет, и спина трещит. Но я перед работой не пасую.

Проводив старосту взглядом, он посмотрел на небо. Солнце стояло еще высоко. Это значило, что работать предстоит еще долго. Закряхтев, Клаус схватился за очередной камень.

Клаус с удивлением заметил, что работа съедает время с остервенелым аппетитом, вроде того, с которым солдаты набрасываются на горячую похлебку. Он вдруг понял, что перестал отмечать прошедшее время, все дни превратились в размазанные полосы, намотанные друг на друга. Он просыпался, пытаясь не обращать внимания на стоны тела, потом работал, потом ложился спать. Поутру тело было разбито настолько, словно побывало под камнепадом, и все его мышцы, все внутренности и кости были размозжены и перетерты. Поэтому приходилось тратить время, чтоб заставить его двигаться. Для этого требовалось только упорство, а его у Клауса хватало. В сон он проваливался мгновенно, едва лишь забравшись в остатки погреба и прикрывшись тем тряпьем, что составляло его гардероб. Ничего, на фронте иной раз приходилось спать в земляной норе, до половины залитой грязной жижей.

Он работал день за днем, с размеренностью большого коня-тяжеловоза. Сложнее всего было разобрать остов дома. Кое-где камни еще держались вместе, приходилось орудовать ломом и молотом. Потом сортировать камни и растаскивать по разным кучам. К облегчению Клауса, выяснилось, что многие достаточно неплохо сохранились и могут пригодиться. Он бережно вынимал камни из развороченной кладки, баюкал их на руках, как раненных, и относил в сторону. Он не задумывался о том, сколько времени займет у него то, что он задумал. Да и не было времени думать о посторонних вещах. Хорошо еще, удалось одолжить у соседей недостающий инструмент…

Сложнее было с камнем. Оставшийся на руинах почти весь был поврежден настолько, что не годился в работу. Клаус потратил много времени, пытаясь сообразить, где же достать стройматериалы. Потом понял. В деревне, как он выяснил, осталось множество брошенных разрушенных домов. Какие-то задела французская артиллерия — стреляли, кажется, больше по привычке, чем для какой-то цели — часть разобрали германские солдаты в восемнадцатом. Но оставалось еще достаточно.

Клаус находил брошенные дома, зияющие развороченными дверными проемами и чернеющие обожженными внутренностями. Вытаскивал из них то, что может пригодиться, и тащил к себе. Иногда удавалось найти пару неплохо сохранившихся балок, иногда — никелированную водосточную трубу. Но в первую очередь он собирал камень. Каждый камень он, подняв, придирчиво изучал, ощупывая руками. Старые рефлексы твердили ему — «Вот этого будет достаточно, чтоб проломить лобовую броню английского танка» или «Таким булыжником можно уложить целый пулеметный расчет», но на них, как выяснилось, можно не обращать внимания. Как и на косые взгляды на улицах.

Как и раньше, к дому Клауса приходили люди, но изо дня в день все меньше и меньше. Им всем нужно было одно и то же. Чудо. В деревне было полно поврежденных домов, провалившихся крыш и разбитых конюшен. Штейнмейстер не сидел бы тут без работы и часа. Там поправить кладку, там укрепить перекрытия, тут — выправить ступени… Люди шли к Клаусу и просили помощи. Но он отказывал всем. «Извините, — говорил он, смущенно улыбаясь, — Я больше не штейнмейстер».

— Дурак ты! — корил его Феликс, заходивший время от времени, но все реже, — Неужели ты не понимаешь? Ты нужен им, Клаус. Ты можешь сделать работу, за которую они будут платить. Ты единственный штейнмейстер во всей округе! Черт возьми, что ты тогда будешь завтра есть?