Господа магильеры

Клаус все-таки поднялся. Боль плясала в суставах и костях, выворачивала наизнанку внутренности. Но Клаус все равно сделал шаг в сторону Манфреда, над головой которого покачивалась новая порция камней, точно эскадрилья изготовившихся к бою аэропланов. Сейчас один из них метнется беззвучно в сторону Клауса, на лицо упадет легкая тень… А потом — влажный хруст и небытие.

«Прав был старый кровельщик, этот дом станет моим мавзолеем. Я умру среди битого камня», — подумал Клаус, пытаясь нащупать вокруг себя хоть что-то, чем можно отсрочить гибель, но попадался только камень. Бесполезный камень, который отныне не был его оружием. Только символом.

Но он нащупал что-то. Что-то, что не было камнем. И, не задумываясь, сделал тот шаг, который отделял его от Манфреда. Тот шаг, который был обречен с самого начала. Который заставило его сделать извечное упрямство. И ударил тем, что держал в руке. Бездумно, не вложив в удар ни ярости, ни силы.

Манфред отшатнулся. Вокруг него с неба посыпались камни. Большие и маленькие, неровные и хорошо обтесанные, они падали кругом, дробно перестукивая, как огромная россыпь гороха, сброшенная с неведомой высоты.

— Дурак… — пробормотал Манфред, прижимая руку к лицу. Между пальцев текла кровь, с челюсти сорван лоскут кожи, — Жалкий, никчемный дурак…

Клаус замахнулся вновь. В руке у него, как только сейчас понял, был заступ, которым он недавно ковырял землю. Совсем неподходящее оружие для схватки с тем, кто способен двигать горы.

Манфред отнял руку от окровавленного лица и запустил ее под полу пиджака. Вельвет шевельнулся, обнажив кобуру из хорошей кожи и масляный блеск стали. Клаус не делал попытки помешать ему. Он знал, что не успеет. Поэтому он просто стоял и держал в руке заступ. Больше ему ничего и не оставалось.

Манфред вдруг усмехнулся, зло и презрительно, сплюнул кровавым сгустком в каменную пыль. Запахнул пиджак, так и не достав пистолет.

— Ты болван, Клаус, — сказал он, со злостью и отчаяньем. Такое лицо у него было в ту ночь под Артуа, когда они ползли вслепую, а земля вокруг шипела и рвалась вверх бурлящими грязно-серыми гейзерами, — Знаешь, что случается с камнями, которые недостаточно хороши для кладки? Их выбрасывают.

— Уходи, — Клаус махнул заступом в сторону калитки. И больше ничего не добавил.

Манфред ушел. Повернулся и зашагал по дорожке, ни разу не обернувшись. Через полминуты он уже был силуэтом, а через минуты совершенно растворился. Только тогда Клаус выпустил мотыгу и, тяжело дыша, вернулся к своему дому.

Дома больше не было. На его месте остались бесформенные руины сродни тем, что он нашел после бомбежки. Осыпи каменного крошева и остов фундамента, над которым еще вилась облаками белесая пыль. Кругом валялся битый камень, напоминая кучи раздробленных костей на поле боя.

Несколько минут Клаус молча смотрел, забыв про боль и тянущую тошноту в кишках. Когда ему наконец захотелось что-то сказать, губам пришлось приложить усилие, чтоб разорвать спекшуюся корку крови на лице.

— Ничего, переживем как-нибудь. Переживем, старик. То ли еще было…

Хромая, прижимая к боку поврежденную руку, Клаус доковылял до руин. Охнув от боли, неуклюже подцепил один из испорченных камней. И потащил, на каждом шагу делая перерыв. Он знал, сколько работы ему предстояло, и старался экономить силы.

На ощупь камень почему-то казался теплым.

Фокус

Море встретило Кронберга пренебрежительно, даже безразлично, точно знакомство между ними было легким и ни к чему не обязывающим. По бирюзовой поверхности катились белые зигзаги волн, невысоких, но мощных, похожих на костяные гребни, украшающие спину огромного чудовища. Волны врезались в прибрежную полосу и громко фыркали, разбрасывая по песку соленую морскую пену. И отползали с тихим рокочущим шелестом. Они делали это раз за разом, совершенно игнорируя человеческую фигуру, и у Кронберга даже возникло ощущение, что море не замечает его намеренно, подчеркнуто, как не замечают неудобного, явившегося без приглашения, гостя.

Кронберг улыбнулся морю и ощутил на губах знакомый соленый привкус. Утро выдалось прохладным, как часто бывает в здешних местах, оттого море выглядело хмурым, неприветливым, темным. Волны казались тяжеловесными, способными раздавить неосторожно сунувшегося человека. И Кронберг знал, что они действительно на это способны. Надо лишь помочь им обрести подходящую плотность, дать им силу — и тогда море, ворча как огромный зверь, легко сомнет броневую сталь, камень, бетон и дерево…