Господа ташкентцы. Картины нравов

— Alors ecoutez bien ceci.[146] Я консерватор; я человек порядка. Et en outre je suis legitimiste! L'ordre, la patrie et notre sainte religion orthodoxe — voici mon programme a moi.[147] Что касается до нигилистов, то я думаю об них так: это люди самые пустые и даже — passez-moi le mot[148] — негодяи. Ils n'ont pas de fond, ces gens-la! ils tournent dans un cercle vicieux![149] Надеюсь, что теперь вы меня понимаете?

— Какой ты, однако ж…

"Умный", хотела сказать Ольга Сергеевна, но вдруг остановилась. Она совсем некстати вспомнила, что даже ее покойный Пьер ("le pauvre ami![150] он никогда ничего не знал, кроме телесных упражнений!") — и тот однажды вдруг заговорил, когда зашла речь о нигилистах. "И, право, говорил не очень глупо!" — рассказывала она потом об этом диковинном случае его товарищам-кавалеристам.

A Nicolas между тем надувается все больше и больше.

— Благодаря моему воспитанию, — ораторствует он, — благодаря вам, ma noble et sainte mere, la ligne de conduite que j'ai a suivre est toute tracee. Cette ligne — la voici:[151] желай в пределах возможного, беспрекословно исполняй приказания начальства, будь готов, et ne te mele pas de politique.[152] Один из наших гувернеров сказал святую истину: nul part, a-t-il dit, on n'est aussi tranquille qu'en Russie! pourvu qu'on ne fasse rien, personne ne vous inquiete!![153] A в переводе это значит: не возносись, не пари в облаках — и никто тебя не тронет. Но если ты желаешь парить — что ж, милости просим! Только уж не прогневайся, mon cher, если с облаков ты упадешь где-нибудь… ou cela ne sent pas la rose![154]

— Merci! merci, mon fils! — страстно произносит Ольга Сергеевна.

Но Nicolas не слушает и, постепенно разгорячаясь, несколько раз сряду повторяет:

— Oui, dans cet endroit-la cela ne sentira pas la rose… je le garantie![155]

Мало-помалу, раздражаясь собственною фантазией, он вступает в тот фазис, когда человеком вдруг овладевает какая-то нестерпимая потребность лгать. Он останавливается против maman, несколько времени смотрит на нее в упор, как будто приготовляет к чему-то необычайному.

— Вы знаете ли, maman, что это за ужасный народ! — восклицает он, — они требуют миллион четыреста тысяч голов! Je vous demande, si c'est pratique![156]

С минуту и мать и сын оба молчат, подавленные.

— Они говорят, что наука вздор… la science![157] что искусство — напрасная потеря времени… les arts![158] что всякий сапожник в сто раз полезнее Пушкина… Pouschkinn!

Новая минута молчания.

— Они отвергают брак, ils vivent comme des chiens avec leurs chiennes![159] Они не признают таинств, религии, церкви… notre sainte eglise orthodoxe! Et vous me demandez, si je suis nihiliste!![160]

Ольга Сергеевна не может больше владеть собой и бросается к Nicolas.

— Nicolas! Я вижу! я все теперь вижу! Tu es un noble et saint enfant![161] но скажи, ты знал? ты знал кого-нибудь из этих страшных людей? — с каким-то ужасом спрашивает она.

— Maman! Я видел одного из них на Невском: il etait mal peigne, pas du tout lave…[162] и от него пахло!

— L'horreur![163]

-

Политическая программа Nicolas не только успокоивает Ольгу Сергеевну, но даже внушает ей уважение к сыну.

— До сих пор я только любила тебя, — говорит она, — теперь я тебя уважаю!

На что Nicolas со всем энтузиазмом пламенной души отвечает:

— Oh! ma noble et sainte mere! mais sentez donc! sentez, comme mon coeur bondit et trepigne.[164]

Вообще «куколка» доволен собой выше всякой меры. Во-первых, благодаря maman, он узнает, что он консерватор (до сих пор все его политические убеждения заключались в том, чтобы не пропустить ни одного праздничного дня, не посетивши театра Берга) и что ему предстоит в будущем какая-то роль; во-вторых, слова Ольги Сергеевны об уважении окончательно возносят его на недосягаемую высоту. Он целые дни ходит в забытьи, целые дни строит планы за планами и, наконец, делается до того подозрительным, что впадает почти в ясновидение.

— Aujourd'hui j'ai reve![165] — говорит он однажды. — Мне снилось, что я сделался невидимкой и присутствую при их совещаниях! Можете себе представить, maman, какие я при этом сделал открытия!

В другой раз он обращает внимание maman на вредное направление умов, замеченное им между поселянами.

— Как хотите, maman, — ораторствует он, — а чувство уважения к священному принципу собственности так мало в них развито, что я почти прихожу в отчаяние. Вчера из парка выгнали крестьянскую корову; сегодня, на господском овсе, застали целое стадо гусей. Я думаю, что система штрафов была бы в этом случае очень-очень действительна!

Наконец, в третий раз, он объявляет, что видел на селе настоящего нигилиста.

— Но кого же, мой друг? — изумленно спрашивает Ольга Сергеевна.

— Tu sais… ce seminariste…[166] сын нашего священника. Представь себе, встречается давеча со мной и пренагло-нагло подает мне руку… canaille![167]