Господин Бержере в Париже

Франсу было ясно, что не только для Франции представляет опасность эта националистическая орда,— в ней писатель видел и угрозу для других народов, опасность военной агрессии. Недаром Жан Петух, собирательный образ обывателя-националиста, созданный профессором Бержере в одной из его пародий, сочетает воедино мечту об «императорской республике» для Франции с мечтою о «мире» для других народов, мире «беспощадном и суровом, мире угрожающем, ужасающем, пылающем… извергающем громы, мечущем молнии, рассыпающем искры, мире, более устрашительном, чем самая устрашительная война, мире, который скует земной шар леденящим страхом». В чем другом, а в способности выводить мракобесов на чистую воду Франсу никак не откажешь — в настоящее время это более, чем когда-либо, ясно.

Франс подметил и одну из самых характерных черт буржуазных «вояк» — стремление загребать жар чужими руками, расплачиваться за свои завоевательские авантюры чужими жизнями, чужою кровью. Записной радетель о французской военной чести Паннетон де ла Барж серьезно задумывается над тем, чтобы ради избавления своего отпрыска от военной службы впрямь осуществить саркастический совет, полученный от Бержере,— определить сына в школу восточных языков, чтобы он изучал там одно из полинезийских наречий, слова которого какой-то немецкий ученый вынужден был записать от попугая, так как ни одно человеческое существо на этом наречии уже не говорило.

Франс в «Современной истории» наглядно показывает как бы целую систему буржуазной реакции, ее теорию и практику, ее политику и мораль, ее фразеологию и сущность. Такой глубины социальной критики Франс дотоле еще никогда не достигал.

Сатирический стиль Франса никогда еще не был столь разнообразен. Родовая и финансовая аристократия и их приспешники показаны в серии карикатур. Такова встреча молодого лоботряса Гюстава Делиона со своим кредитором де Бонмоном на автомобильной выставке, когда Гюстав с трудом соображает, что должен, в порядке взаимной услуги, исполнить желание барона и послать свою любовницу к министру культов Луайе ходатаем за аббата Гитреля, желающего получить епископскую кафедру. Если аббат Гитрель шествует к этой кафедре в окружении веселого женского кортежа, то такой же кортеж готов провожать и царственного претендента к ступеням французского трона; монархический заговор сплетается со множеством весьма сомнительных любовных приключений.

Наряду с такими реалистическими карикатурами, которые могли бы показаться безобидными, если бы они не были столь метки, сатира «Современной истории» находит себе выражение в своеобразных притчах профессора Бержере, имитирующих старофранцузскую речь и составленных в шутейном стиле Рабле; повествование о «трублионах», в которых под покровом всяческих архаизмов можно без труда узнать современных Франсу политических башибузуков, кое в чем уже предвосхищает резкий обличительный тон будущего «Острова пингвинов». «Описание людей и нравов стародавних времен», якобы обнаруженное профессором Бержере в уникальной книжке XVI века, приписывается им перу гуманиста Ланжелье,— не мешает в связи с этим вспомнить, что под тем же именем Ланжелье, «из старинной парижской семьи печатников и гуманистов», Анатоль Франс через несколько лет выведет самого себя в книге «На белом камне» (о чем неопровержимо свидетельствует рукопись, где вместо «Николь Ланжелье» везде стоит «Анатоль Франс»). И тем, что рассказы о трублионах вложены в уста профессора Бержере, любимого героя Франса, и тем, что они связаны с именем столь близкого Франсу гуманиста Ланжелье, подчеркивается особое значение этих коротких интермедий в стиле XVI века, в которых дан как бы художественный конспект всего содержания «Современной истории», обобщающая карикатура на людей и нравы Третьей республики. Такое же злободневно иносказательное значение имеет и рассказанный профессором Бержере миф о Геркулесе Атимосе, где дана выдержанная в античном стиле пародия на дело Дрейфуса.