Господин Бержере в Париже

Франс немало говорит о социализме на страницах «Современной истории», посвящает ему здесь даже целые главы. Но социализм Франса отвлеченен, показан вне рабочего движения, поставлен вне реальной общественной борьбы, вне реальной жизни народа. Мечта философов о достойном человечества общественном строе — главное, на что опирается профессор Бержере в своих высказываниях о социализме: государственные люди в его понимании — лишь исполнители тех замыслов, которые рождаются в мозгу философов. На вопрос своей дочери Полины, как же изменить жизнь, чтобы не было несправедливости и нищеты, Бержере отвечает, что мир можно перестроить только при помощи слова, ибо нет ничего могущественней и действенней.

Это мнение не одного лишь Бержере: сам Франс противопоставляет реакционной вакханалии Третьей республики не борьбу рабочего класса, а лишь мечты своих героев. Рабочий класс остается где-то в стороне. Правда, в романе показан честный труженик столяр Рупар, устанавливающий книжные полки в новой квартире профессора Бержере, но это лишь эпизодическое лицо. Сделав свое дело, попутно побеседовав с любознательным и приветливым хозяином, он уходит и больше уже не появляется. Да и речи его о социализме носят столь же отвлеченный характер, столь же мало связаны с боевыми интересами рабочего класса, как и мечты Бержере. Правда, пропаганда социализма далеко не стояла на высоте во Франции 90-х годов. Правда, единственная связанная с учением Маркса политическая группировка — Рабочая партия, т. е. гедисты,— далеко не занимала последовательных марксистских позиций, делала в своей аграрной программе ряд уступок зажиточному крестьянству, кулачеству, чем вызвала справедливую критику Энгельса. Правда, велико было в эти годы и вредное влияние анархистов на французское рабочее движение, особенно на профессиональные организации. Но все же, когда реакционная военщина, монархисты и клерикалы, окончательно обнаглев к концу 90-х годов, стали посягать на самые основы республиканского строя во Франции, именно народ защитил республику. Именно благодаря отпору народных масс потерпела в 1899 году поражение попытка националиста Деруледа совершить монархический переворот во время похорон президента Феликса Фора. Франс не раз упоминает в «Современной истории» о Деруледе, показывает в ряде глав целую свору его последователей, довольно подробно повествует о самом «похоронном перевороте», но о народе как защитнике республиканского строя говорит глухо и неопределенно. В «бурные глубины человеческого океана» летописец «Современной истории» так и не пытается заглянуть. Не удивительно поэтому, что профессор Бержере,— так сказать, доверенное лицо самого автора,— временами поддается настроениям безнадежности, что он полон беспросветной грусти, когда думает о будущем; вера в могущество человеческой мысли, не питаясь верой в народ и его могущество, ослабевает, и профессор порою договаривается до того, что «над созданием будущего надо работать, как ковровщики работают над шпалерами,— не глядя». Бержере верит — во всяком случае хочет верить — в социалистическое будущее человечества, но представляет себе приход социализма без революционной борьбы, без резких политических потрясений. Установление нового общественного строя произойдет, думается профессору Бержере, наподобие геологических изменений, которые, как полагали некоторые исследователи, осуществлялись с «милосердной медлительностью», незаметно для бесчисленных поколений живых существ — современников этих процессов.

Советскому читателю франсовской «Современной истории» наблюдения над нашей современной историей позволяют особенно сильно почувствовать не только сатирическую прозорливость Франса — разоблачителя империалистического общества, но, не в меньшей степени, и наивную ограниченность того благодушного «социализма», который противопоставлен у Франса всей грязной и жестокой природе буржуазного строя. В течение еще многих лет после выхода «Современной истории» Франс не раз возвращался к своей излюбленной идее «милосердной медлительности» социальных перемен. В романах «Остров пингвинов» (1908), «Боги жаждут» (1912) и «Восстание ангелов» (1914) Франс высказал немало скептических мыслей по поводу самой возможности перестроить общество при помощи революции.

Однако Максим Горький недаром говорил о «зорком разуме» французского сатирика. Здоровое начало франсовского творчества не поддалось разъедающему действию скептицизма. Ведь неверие Франса в революцию опровергалось самой реальной исторической действительностью,— а Франс был честным реалистом. Его творчество после создания «Современной истории» представляет собою поле непрестанной борьбы между застарелым социальным скептицизмом писателя и все крепнущей верой в революцию, в ее социально обновляющую силу. В этом сложном процессе, характеризующем литературный путь Франса в XX веке, велика была роль русского влияния, влияния русской революционной борьбы и русской передовой культуры.