Господин Дик, или Десятая книга

И тогда, выражая общее чувство, добряк Пиквик опустился на колени подле Диккенса. Он был первенцем, рожденным в энтузиазме молодости, в ту героическую эпоху, когда не было еще сомнений и угрызений, когда страдание было лишь запятой, а смерть — точкой, и новая фраза очень быстро притупляла ее острие. Увы! Его талант и фантазия покинули этот мир. Никто уже не исправит его просчеты и провалы его вкуса.

Несмотря на свое брюхо, лорнет и лысый череп, Пиквик рыдал, как ребенок.

Он вытащил платок и попытался отереть лоб Диккенса. Но его рука проскользнула, как тень. Беспомощный, он взглянул на остальных. Их мир не был нашим миром. Они существовали лишь в наших головах, они жили там, крохотные и безграничные, эфемерные и неразрушимые. И до такой степени значительные, что старик из Бристоля, молодая девушка из Бостона и ребенок из Бордо непоколебимо верили в их существование. Но, несмотря на все это, такой смешной малости, как слово, было довольно, чтобы они исчезли.

— Возьмите.

Вырванный из грез, тщетно искал я вокруг себя Пиквика, Дэви, Пипа, господина Дика: их поглотили вечер и голос Джорджины.

Наконец я взял зеркало.

Легкий, незаметный поначалу налет затуманивал стекло, словно какая-то проказа, пожиравшая образ Диккенса.

—  Месье Борель, — холодно сказала Джорджина, — оставьте меня с ним наедине. Пожалуйста.

«Дурак!» — так снова и снова аттестовал я себя, поднимаясь по лестнице, идя по коридору к гостевой комнате, где до меня останавливались Форстер, Лонгфелло, Коллинз и Андерсен, открывая дверь, созерцая оправленную постель, диван, кресло, на котором валялся последний выпуск «Друда».

Дурак! Я воображал себе какого-то дикаря с кинжалом и палашом, какого-то смуглолицего подозрительного типа с тюрбаном на голове, которого Ландлесы привезли в Англию в своем багаже! Теперь эта анаграмма бросалась мне в глаза со всей своей наивной очевидностью: разгадка Тайны содержала одиннадцать букв — десять и одну. Джон Джаспер и Сордж Педжах — это одно и то же лицо. В опиумном умоисступлении учитель пения слепо скопировал своего Автора, сотворив персонаж из ничего просто тем, что нарек ему имя. Он убил под псевдонимом. Смеха или восхищения заслуживает этот труд, доказывающий одновременно и прискорбную тщету, и невероятное могущество литературы? Она станет всем и она станет ничем — как ты сам захочешь.