Господин Дик, или Десятая книга

Уже перешагнувший в ту пору шестидесятилетний рубеж, истощенный болезнями и чрезмерным употреблением седативного опия, Коллинз, к несчастью, был не более чем тенью того волшебника, который завораживал публику и критику «Женщиной в белом» и «Лунным камнем». Его прятавшиеся за толстыми стеклами очков близорукие, в кровяных прожилках глаза с опаской обращались на людей и предметы, словно даже сам акт зрения был для них болезненным. Кроме того, его лицо, по которому временами пробегала нервическая судорога, было забавно асимметрично: правую часть его искажал ревматизм лицевого нерва. Обхватив руками колени, Коллинз раскачивался в своем кресле вперед и назад с той механической регулярностью, какую мне случалось наблюдать у некоторых опиоманов. И лишь временами можно было заметить, как в ответ на реплику собеседника словно бы сквозь какой-то туман пробиваются на его лице улыбка, досада или ироническое выражение, свидетельствуя о жизни утонченного духа, заключенного возрастом и страданиями в неблагодарную оболочку этого тела. Определенно потребовалось бы проявить недюжинную силу убеждения или иметь какой-нибудь весомый аргумент, чтобы вырвать его из утешительных объятий благодати его пузырьков и покоя его кабинета.

Какой контраст со Стивенсоном! Хотя и он тоже был болезненным — как раз только что вернулся из Борнемута, где лечил слабую грудь, — шотландец выглядел спокойным, бодрым и уверенным в будущем. Да и как могло быть иначе?! Выпущенный несколько месяцев назад «Остров сокровищ» имел громкий успех; по всей империи только и говорили что о приключениях Джима Хокинса и долговязого Джона Сильвера. На тонких губах Стивенсона, под щеточкой искусно подстриженных красивых усов, играла улыбка, его пронизывающие глаза, казалось, были устремлены за пределы комнаты, в какую-то загадочную точку перспективы, в которой уже, быть может, брезжило начало его следующего шедевра. Будь я менее смущен или менее наивен, эта нежданная встреча заходящего светила и звезды в зените могла бы навести меня на серьезные размышления о мимолетности литературной славы. Фанни Стивенсон стояла за спинкой кресла, положив руки на плечи мужа, несомненно, для того, чтобы не спадала его легендарная согревающая накидка, но, быть может, также для того, чтобы и самой греться от его славы.