Господин директор (СИ)

Я сжала зубы и кулаки. Когда он говорил так, то я знала, да. Но как же это было унизительно! Впрочем, отец всегда добивался именно этого мерзкого ощущения. Я бросила взгляд на снисходительную улыбку бритоголового и успокоила себя тем, что ему тоже приходилось делать подобное или даже что-то хуже. Иначе не стоял бы он здесь.

Я подошла к ногам отца и опустилась на пол перед ним, тщательно пряча злобу во взгляде. Правило первое, возмущаться без толку.

— Ты знаешь Геннадия? — спросил отец.

Я отрицательно мотнула головой.

— Однажды в юности я сильно влип, и Геннадий меня выручил. С тех пор я перед ним в огромном долгу. Говорю тебе всё это, чтобы ты понимала серьезность ситуации.

Да я уже и так поняла. Отец никогда не снисходил до объяснений.

— Теперь появилась возможность расплатиться с ним. Всё, что от тебя нужно — прийти в школу в понедельник в крайне вызывающей одежде.

Он кивнул бритоголовому, и тот достал из-за спины тонкий пакет. Я мельком глянула на него и увидела эмблему модного бутика нижней одежды. Отец предлагал прийти на работу в пеньюаре?!

— Ты наденешь завтра это. И проведёшь уроки. Это всё.

Я с недоумением подняла глаза на отца. Что за странное пожелание?

— Геннадий будет там, и он… он должен по достоинству оценить твой образ.

Догадка мелькнула в моей голове. Завтра комиссия будет в школе! Геннадий, видимо, из комиссии. Школе будут грозить проблемы из-за моего вызывающего вида. А директор хотел, чтобы я пришла в нормальной одежде.

— Если ослушаешься, — голос отца звучал низко и властно. — или будешь не слишком вызывающе выглядеть, то…

Правило второе: всегда есть вероятность наказания.

Он вновь кивнул бритоголовому, а тот вытащил из кармана тонкую цепь и наручники и растянул губы в холодной усмешке. Те самые наручники! Даже розовый бантик всё ещё висел на них. Я, не мигая, уставилась на этот чертов бантик.

— Год, — сухо добавил отец.

Я почувствовала будто моё сердце заледенело и остановилось. Боль в груди была такая сильная, что я вздохнуть не могла. Содержимое желудка подкатило вверх, и меня вырвало прямо перед лакированным ботинками отца.

— Рад, что ты поняла меня, перышко, — сказал отец безэмоционально.

Он встал на ноги и обошёл меня. Отец уходил, вместе с ухмыляющимся бритоголовым, который потрепал меня по голове на прощанье. Я даже не смогла среагировать.

Год! Это испытание я не выдержу.

Я повалилась на пол — без сил, без мыслей, без идей. Взгляд упёрся в мой обед, лежащий отвратительной жижой передо мной. Де жа вю.

Мне было шесть, когда отец рехнулся. Он занимался чём-то криминальным. Я никогда не знала, чем именно, но догадывалась по тому, что видела вокруг себя. Он всегда берег нас с мамой. С неё он пылинки сдувал и исполнял любой каприз. Золотые деньки, где моей единственной проблемой было отсутствие радужных пони. Но однажды у отца начались серьезные проблемы. Он приказал нам с мамой сидеть дома в безопасности. Мы сидели. Дня два-три, а потом маме надоело заточение. Она тайно решила ненадолго съездить в город. Я узнала об этом случайно и напросилась с ней. Я сидела на заднем сидении, и, наверное, это меня и спасло. Переднюю часть машины протаранила фура, и я в одно мгновение осталась без мамы.

Отец не мог простить себе, мне и охранникам, что мы с мамой ускользнули из дома. С того дня его приказы стали жёстче, а наказания безумнее. Со временем всё это видоизменилось в одержимость контроля надо мной.

Сбежав от него в универ, я сама подписала себе страшный приговор. Он нашёл меня и посадил дома на цепь. Ещё были наручники. Всё такое тонкое, обманчиво легкое. Но это был титан, и я не могла с ним справится. Я сидела в комнате месяц. То есть это потом я узнала что прошёл месяц, а тогда… тогда я была лишена всех гаджетов, любого развлечения, всего! У меня была только кровать и унитаз. И наручники с цепью. Меня не били, не насиловали. Но и лишили любого общения. Еду приносила на подносе глухонемая женщина.

Я хотела сбежать, но так и не смогла это сделать. В комнате не было окон, лишь дверь, всегда запертая на ключ. Она открывалась для служанки, и за ее спиной в коридоре всегда маячили два охранника. Два!

Потом я решила объявить голодовку. Что ж, этот план тоже не осуществился. На одном из подносов с едой я увидела записку от отца «Каждый пропущенный приём пищи увеличивает срок твоего заточения». Я слопала всю еду в один миг. Меня потом стошнило, и я лежала на полу, разглядывая еду.

Я не сразу до конца осознала написанное в записке. Но именно этот клочок бумаги подарил мне надежду. У моей тюрьмы был срок! Однажды я буду свободна! Возможно, я ещё даже не сойду с ума к этому времени.

Когда в мою комнату вошёл отец, я уже давно потеряла счёт времени. Он грустно на меня посмотрел, а потом сказал, что ему очень жаль. И чтобы я не смела больше сбегать от него.