Господин двух царств

— Очистите город, — сказал он человеку, ожидавшему рядом, — и соберите пленников. Мы отправим их на кораблях в Тир.

— А что делать с ним? — спросил тот, указав подбородком на ребенка.

— Я оставлю его, — ответил царь. — У царицы Сизигамбис недавно умер от лихорадки маленький слуга. Я прикажу хорошенько отмыть этого и подарю ей. Может быть, еще и девочку. Поищи подходящую ему в пару.

— Но… — начал кто-то.

Александр не слушал. Он похлопал ребенка по щечке, улыбнулся ему и сказал:

— Ты будешь служить царице. Она великая царица, величайшая из цариц. Тебе очень повезло.

«Наверное, так», — подумала Мериамон. Александру безразлично, что мужчина совершенно не может прислуживать персидской даме. Но ребенок по крайней мере останется жив и попадет в хорошие руки; остальные жители Газы не могут рассчитывать на это.

Мериамон ничего не сказала царю, хотя его взгляд приглашал ее к разговору. Она должна была быть рядом с ним. Видеть его изнутри и снаружи. Тьма ушла, зло сгорело. Богиня Сехмет, богиня с головой львицы, могла быть и гневной, и спокойной. Дионис был богом вина и смеха. Богом.

Александр вернулся в свой шатер, когда солнце давно уже село, когда город затих и мертвые были похоронены, раненые и умирающие вверены заботам врачей, а армия накормлена, согрета вином и, победоносная, отправлена спать. Александр шел один, как делали немногие.

Его ждали. Не слуга, но достаточно привычный к такой работе, в свое время, и не так уж давно, немало ее выполнявший. Он ничего не сказал. Ему никогда не нужно было этого. Он просто наполнил чашу и протянул ее.

Александр опустился на стул, взял чашу и отхлебнул изрядно разбавленного вина. Не знавшая отдыха энергия все еще бурлила и искрилась в нем, как летние зарницы в небе над Пеллой, столицей Македонии. Но чувствовалось, что эта энергия готова уже иссякнуть.

Гефестион снял с него хитон. Повязка на плече была влажная, пропитанная не только потом, но и кровью. Гефестион нахмурился.

— Позвать Филиппоса? — спросил он. — Или египтянку?

— Нет. — Голос Александра прозвучал спокойно, без резкости, но споры исключались.

Гефестион, ничего не боясь, все равно стал бы спорить, если бы можно было чего-то добиться. Он пожал плечами и принялся разматывать бинты с опухшего плеча. Рана, насколько он мог понять, выглядела не хуже, чем раньше. Она заживала, кажется. Наконец-то. Что же до распухшего бедра с огромным кровоподтеком…

— Вот что ты с собой делаешь, — сказал он укоризненно.

Александр ничего не ответил. Губы его были плотно сжаты. Он не сдавался боли, как не сдался бы ничему другому — ни человеку, ни богу, ни силам природы.

— В один прекрасный день ты погибнешь из-за своего упрямства, — сказал Гефестион. Он говорил так, не глядя на царя, достал чистые бинты из ящика у кровати, принес вату и кувшин с бальзамом, который сделала египтянка, странная маленькая женщина, умная, владеющая многими искусствами и знаниями. Гефестион занялся перевязкой.

— Значит, — сказал Александр, когда он уже почти закончил, — ты тоже считаешь, что я глупец.

— Не глупец, — возразил Гефестион.

— Ну безумец.

— И не безумец.

Александр дернулся. Гефестион нахмурился. Александр остался сидеть смирно, но не дольше, чем нужно было, чтобы закончить перевязку. Он тут же вскочил и заходил взад-вперед.

Гефестион сидел на корточках и наблюдал. Было какое-то странное успокоение в том, чтобы делать то, что он делал, — неужели уже целых десять лет? Сохранять неподвижность, когда Александр метался. Сохранять спокойствие, просто присутствовать.

Александр остановился и резко повернулся. Замечательное движение — грациозное, стремительное, совершенно непринужденное, несмотря на перевязанное плечо, на поврежденное распухшее бедро.

— Я вынужден был так поступить, — сказал он. Гефестион ждал.

Александр заговорил быстро и напряженно:

— Я должен был дать урок. Такое неповиновение… такое сопротивление… я должен был их подавить.

Говорят, что я потерял себя, что зашел слишком далеко.

— Это так?

Александр засмеялся, но сдавленно.

— Знаешь, я был уверен, что ты скажешь именно так. После Фив ты ничего не говорил.

— Тогда было нечего сказать.

— В Фивах было хуже. Здесь сопротивлялись персы. Война была необходима. Там была Греция, и я разрушил Фивы.

— Тогда я сам был достаточно зол, — сказал Гефестион.

— А теперь?

— Ты сделал то, что должен был сделать.

— А что сделал бы ты?

— Убил его.

Как просто. Абсолютно. Александр подскочил, склонился над Гефестионом, погрузит пальцы в его волосы. Не ласково, но и не грубо. Гефестион позволил отклонить себе голову назад, взглянул в яростные бесцветные глаза.

— Убил бы его сначала? — спросил Александр.

— Убил бы, — ответил Гефестион. — Медленно.

— Разве было недостаточно медленно?

Гефестион тактично помолчал.

— Было… убедительно.

— Слишком далеко зашло. — Александр отпустил Гефестиона, рухнул на постель. — О боги! — воскликнул он. — Как же он кричал!

Гефестион встал. Александр лежал на спине, открыв глаза. Лицо его было неподвижно.