Господин Фицек

Пока он там обделывал свои важные дела, в мастерскую ввалился, вернее, примчался как вихрь Флориан с маленьким узелком в руке. Казалось, что с тех пор, как он в последний раз был в Пеште, он еще вырос или, может быть, похудел.

— Я прямо с вокзала. — Флориан бросил на землю узелок. — Здорово, Шимон! Как живешь?

— Хорошо, брат… Но теперь вдвоем веселей будет.

Кривоносый Флориан засмеялся, и тогда стало заметно, что у него не хватает не двух, а четырех зубов, и поэтому он как-то странно шепелявит. Он обнял Шимона. Рядом с его белокурой головой волосы друга казались еще чернее.

— Добрый день, хозяюшка! — Он побежал за этажерку. — Помолодели совсем… Идите-ка сюда, на свет… Говорю же, совсем помолодели!.. Где хозяин? Ушел? А ребята? Выросли, пока меня не было… Ну конечно, уже года два… А тот? Самый маленький?.. И снова будет?.. Усердный же человек господин Фицек!

— Замолчите, Флориан! — покраснела она. — Какие там новости?

— Какие же могут быть, хозяюшка? Какие? Бедный человек и там не богат, а богатый и там не ломает голову над тем, что будет на обед. Да, я голоден, как пудель перед рождеством… Обед будет?.. Хорошеете. Эх, не были бы вы женой хозяина, ей-богу взял бы вас в жены со всеми детьми.

— Вот я вам заткну рот, Флориан! — улыбалась жена Фицека.

— Варениками, варениками со сливой.

— Оставьте его, — сказал Шимон, — и не отвечайте. Дурака валяет парень, рад, что приехал… Садись, Флори, чтоб тебя!.. Ну, как дела?

— Что с Новаком?

— В провинции работает. В Дёре. Через два месяца приедет, но только погостить.

— А жена?

— Что ей делается! Живет.

Флориан задумался, потом шепотом спросил:

— А Японец?

— Не знаю, но газеты полны им…

Текла беседа о том, о сем. О союзе, о расценках и «Когда женишься, брат?», и «Что поделывают пештские курочки? И Антал Франк, и Доминич этот трухлявый? Бываешь ли в союзе?»

Затем уже тише:

— Фицек все еще с ума сходит? Все еще планирует? Где живешь, Шимон? Здесь нельзя?.. Не хочешь? Места нет… У одной старухи? И сколько платишь? Форинт двадцать? И квартира вздорожала на двадцать крейцеров?.. Клопов много? Сколько вас в комнате? Пятеро? Ну, это еще сойдет. Я попробую в «Народной гостинице», посмотрю, что это такое… Расценки твердые?.. Фицек не скандалит?.. — И так далее, то тише, чтобы не услыхала жена Фицека, то громче.

Затем Флориан стал рассказывать о Колошваре.

— Красивый город, но после Пешта все-таки маленький. Эх, каждому хочется жить там, где привык. Верно?

Теперь Шимон расспрашивал о том, о другом. Не работал ли Флориан у Вейнера?

— Знаешь, его мастерская выходит на Самош… Есть ли там союз?.. Тогда еще не было. Кто председатель местной организации? Что? Бенке? В учениках у меня был. Ну и ну!

Затем снова говорил Флориан, и подмастерья сидели друг против друга, как две кудахтающие наседки: встретились среди улицы и — кудах-кудах-кудах-тах-тах…

Флориан встал и потянулся.

— Эх, и рад я, Шимон, что снова вижу тебя!.. Монахини больше не ходят?

— Нет. А что с твоей невестой?

Флориан сперва не заметил шутки. Томным голосом отвечал:

— Невеста моя, бедняжка… с ней случилось большое несчастье: пока меня не было, спичками отравилась.

Шимон зажмурил правый глаз и прибавил:

— И затем прыгнула в Дунай с колбасным фабрикантом…

Флориан набросился на Шимона:

— Замолчи! Довольно! Какое тебе дело?

— Ну, Флори, не злись, — уговаривал его Шимон и ударил по подошве. — Лучше рассказывай дальше.

Но хорошее настроение Флориана улетучилось. Он рылся в разных коробочках с гвоздями.

— О чем рассказывать? Ничего больше не знаю… Отстань! — Потом он все-таки улыбнулся и оттолкнул от себя коробку с гвоздями. — Ну и заваруха была в Колошваре!

— Что?

— Заваруха.

— А-а… Да, заваруха… Расскажи, Флори.

Флориан свернул цигарку, закурил. Грусть исчезла из его глаз.

— Дело происходило так. Бастовали каменщики. Держались уже неделю — и ничего. Две недели — все ничего. Когда пошла уже тринадцатая неделя, а забастовка все еще продолжалась, я сказал заранее: ну, теперь быть беде — тринадцать несчастливое число. Сам ведь знаешь. Так оно и произошло. Предприниматели привезли из Австрии моравов, каменщиков… Приехали моравы, по-венгерски ни бе, ни ме. Они и понятия не имели о том, что их колошварские товарищи бастуют. Этого им, конечно, не сказали.

— Ну, ясно! — воскликнул Шимон, плюнул на подошву и растер.

— Как же теперь быть? — продолжал Флориан. — Ежели кто-нибудь не растолкует им, что, товарищи, дескать, так и этак, то они станут штрейкбрехерами, а среди них было много хороших организованных рабочих. Но кому поговорить с ними? Кто знает по-немецки? Старик Дан бегал, бегал… Шимон, ты слыхал о нем?

— Нет.

— Он председатель местной организации каменщиков, сам был каменщиком… Носился, разыскивал такого, чтобы знал по-немецки, да к тому же был социал-демократом. Чтоб он объяснил моравам, в чем дело. Наконец нашел молодого человека, студента какого-то, он редактировал «Эрдеи Мункаш»… Как его зовут-то?.. Да знаешь ты, такой толстогубый, и голос сильный, и голова такая… Как его зовут?.. Ах ты черт, забыл!.. Подожди-ка…