Господин Фицек

Вертхеймер встал, стряхнул с зеленого фартука обрезки кожи и откуда-то сверху, почти с потолка, поглядел на Фицека, уставившегося на него.

— А вы, господин Фицек, не терпите!

— Ваше счастье, что я у вас, — повторил г-н Фицек.

— А вы считайте, что не у меня.

— Словом, опять меня оскорбляете?.. Осторожнее, господин Вертхеймер! Для меня нет ничего дороже чести… Я способен умереть ради чести!

Но Вертхеймера и это не растрогало. Он повернулся спиной, нагнулся, поискал какую-то старую заплату и из-под руки сказал взволнованному Фицеку:

— Если вы всячески желаете этого, то я, господин сосед, так могу вас ударить, что вы станете еще на два пальца короче.

Более оскорбительного он сказать не мог. На два пальца короче! И к тому же как сказал — стоя задом, нагнувшись так, что г-н Фицек не мог ему смотреть в лицо.

Фицек задыхался.

— Дерьмо! — пробормотал он и вышел.

«Ну погоди же! — Лицо мастера пылало, усы дергались. На улице он дал волю своему гневу: — Я тебе дам! Мы тебе зададим — мы, организованные ремесленники! Мы тебе кишки выпустим! Не будет пощады! Пошли к Мейзелю!.. Я скажу и ему: пусть потом не жалуется, что не сказал вовремя, что не предупредил его. Я, господин Мейзель, предупредил вас, чтобы вы дешевле продавали кожу, а то получится беда».

Он пересек площадь Калвария и влетел в лавку Мейзеля.

— Господин Мейзель, я пришел предупредить вас.

— О чем, милый господин Фицек?

— О том, что организуется союз ремесленников. Мы вырабатываем твердые цены. Килограмм кожи не пять, а два пятьдесят. Поняли? Не дадите за столько, покупать не будем.

Мейзель заморгал. Союз ремесленников. Об этом он еще не слыхал никогда.

— Расскажите, господин Фицек, как вышло дело? Кто председатель, есть ли у вас уже помещение?

— Председатель я, — сказал г-н Фицек. — Помещения еще нет, но будет. Я только хочу вас предупредить: быть беде. Давайте кожу дешевле! Вы как думаете, что я такое?.. спереди подмастерье, сзади Поллак… Вы как думаете, что я такое? Доколе буду терпеть?

Мейзель задал еще один вопрос:

— И сколько у вас человек?

— Много. Все. Все сапожники.

В лавке было несколько сапожников, закупавших кожу. Мейзель спросил их:

— Скажите, господин Бурделак, вы член этого союза ремесленников? Нет? А вы, господин Секфю?

Секфю недвусмысленным жестом показал на Фицека, затем на свою голову.

— Ах, так! — вскричал Мейзель. — Видите ли, господин Фицек, я с удовольствием давал бы кожу хоть за шесть крейцеров, но не выходит. Оптовый торговец не дает.

— Пусть организуется и оптовый торговец. Прав я?

Мейзель не хотел спорить.

— Ну ладно, господин Фицек. Вы правы… Я скажу ему. Еще что прикажете, господин Фицек? Прибыло первосортное шевро. Годное до последнего кусочка…

В это мгновение приказчик, напрасно пытаясь удержать смех, расхохотался. Засмеялись и сапожники. Фицек озирался, как человек, только что пробудившийся от сна.

— Смейтесь, смейтесь! — закричал он измученным голосом. — Посмотрим, кто засмеется последним. Я предупредил вас, господин Мейзель, — говорил Фицек, отступая к двери. — Я предупредил вас — И он удалился.

Приказчик не мог удержаться от замечания:

— Господин хозяин, ведь это же осел! Почему вы не сказали ему?

— Позвольте, господин Фечке, я знаю, что Фицек осел, господа сапожники тоже это знают, но все-таки не надо смеяться в глаза… еще потеряем покупателя. А этого смех не стоит… поняли?

— Да, — ответил приказчик и бросил на весы подошвенную кожу.

Лицо его было хмуро, почти торжественно.

4

Закончился учебный год. Отто окончил четыре класса городского училища, и его отдали учеником, вернее, практикантом к литографу Шаркади на улице Калмана, ввиду того что у мальчика «склонности к рисованию».

Выбору профессии предшествовали долгие споры. Фицек все еще стоял на том, что парню умнее всего было бы изучить сапожное ремесло и именно сейчас — ведь ребенок окончил четыре класса и он «ученый человек», из которого если сделать управляющего, то мастерская быстро расцветет, а затем хорошая партия и… Кроме того, Кобрак или Туруль с удовольствием дадут филиал такому «ученому человеку» и счастью их было бы положено основание.

— Дорогой сын мой, не стыдись ремесла своего отца, а то за полчаса выбью из тебя все, чему тебя восемь лет учили. Собью эмаль с твоей физиономии.

Но помехой снова было упрямство жены.

— Нет и нет! Достаточно с меня в доме и одного сапожника…

Основное различие между Фицеком и его женой было в том, что перед любым решением Фицек заговаривал всех до одури, грозил всем, а когда надо было решать, уступал. Жена его едва произносила несколько слов, иногда даже не отвечала, но упрямо и решительно годами стояла на своем и в конце концов проводила свою волю. Так было и с учением Отто. Один скандал сменялся другим. Фицек боролся уже не только за то, чтобы приобрести «ученого управляющего магазином», но оберегал и свое отцовское превосходство, авторитет главы семьи.

— Что бы я ни сказал вам — все будто на ветер: выслушиваете, а потом, когда остаетесь одни, смеетесь. Пусть хоть это звездное небо рухнет, а я докажу, что этот щенок будет сапожником!