Господин из Стамбула. Градоначальник

— Господа, дамы… и девицы, — довольно робко, срывающимся, переходящим с баритона на альт голосом, начал «анархист», — как учили нас наши знаменитые вожди, — Попандопуло поклонился в сторону ротмистра и скороговоркой продолжал: — «Анархия есть мать порядка». — Он помедлил, глянул на свою манжету и торопливо продолжал: — А кто говорит нет, если Бакунский, — сразу же наврал он, — князь Кропоткин, — он поднес манжету к глазам и торжественно выкрикнул: — Бланк и сам Махна пишут и говорят об этом!!

Те, кто сидел возле Попандопуло могли еще понять кое-что из его то плаксивой, то громоподобной речи, остальные же не разбирались в путаном высказывании трека, вообще не ладившего с русским языком, и терпеливо ждали конца.

Вино, сытный обед, музыка, то и дело раздававшаяся с хоров, и, самое главное, обилие выступавших «друзей Запада;» и защитников (крымских свобод утомили всех.

Попандопуло вздохнул, неожиданно икнул под общий смех оживших гостей, и уныло промямлил:

— Анархисты приветствуют… — он задумался и совсем уже вяло закончил: — представителей свободных профсоюзов Европы, а также парламенты и генерала Врангеля.

Шумок прошел по залу. Даже Татищев слушавший всех с непроницаемым видом, прикрыл улыбку ладонью.

«Анархист» Попандопуло, облегченно вздохнув, сел на свое место.

Распорядитель, время от времени появлявшийся в зале и неизвестно куда исчезавший, пригнувшись к уху Шатилова, что-то шепнул ему. Генерал утвердительно кивнул головой и обратился к моей соседке:

— Анна, пригласи наших гостей в овальную комнату.

— Уважаемые гости, кофе будет подан в овальной комнате, — сказала Анна Александровна и, опершись на мою руку, встала с места.

Я перевел англичанам приглашение и тут же повторил его по-французски. Все шумно поднялись из-за стола, отодвигая стулья; кто-то торопливо допивал вино, слышались отдельные возгласы.

Иностранцы, следуя за Шатиловым, цепочкой двинулись к овальному кабинету, разговаривая на ходу, бросая реплики и обмениваясь впечатлениями.

У входа в овальную стояли распорядитель, двое дежурных членов собрания и подтянутый морской офицер.

Они поклонились шедшим впереди нас и распахнули перед ними тяжелую, дубовую, шоколадного цвета дверь. Неизвестно откуда появившийся ротмистр, полу загородив собой проход, сказал мне с самой любезной улыбкой:

— На одну минуту, господин Базилевский, тем более что вы вряд ли приглашены на кофе.

Наглость этого болвана, пытавшегося оторвать меня от Шатилова, была возмутительна. Я нанимал, что ротмистр, считая мою миссию по одурачиванию иностранцев законченной, теперь постарается избавиться от меня.

— Не совсем, милейший, — без всякого к нему почтения Ответил я. — Я как раз намереваюсь выпить кофе в овальном кабинете.

— Анна! Дай мне папиросу! — выглядывая из овальной, попросил Шатилов.

Не успел он еще закончить фразы, как ротмистр стремительно вынул из кармана мой портсигар и, почтительно изогнувшись, предложил:

— Прошу вас, ваше превосходительство, лучшие крымские… — И протянул его генералу.

Я спокойно, но очень уверенно взял из его руки портсигар и протянул Шатилову.

— Прошу вас, эти папиросы действительно лучшие в Крыму. Это фирмы Энфидусианца. Я всегда курю их.

Шатилов закурил. Я положил свой портсигар в карман и, видя недоумевающий взгляд генерала, как бы вскользь добавил:

— И портсигар этот мой, по странной случайности он вчера был похищен у меня и по еще более странной случайности возвратился сейчас ко мне. Благодарю вас, ротмистр, за находку моей вещи.

Анна Александровна рассмеялась, а Шатилов, едва не поперхнувшись дымом от папиросы, коротко спросил:

— Какой части, ротмистр?

— По особым делам прикомандированный к моему отделу, — появляясь за спиной Шатилова, тихо доложил Татищев.

— А-а, — неодобрительно протянул генерал и, не сводя взора с ротмистра, приказал: — Отправляйтесь немедленно домой. Будете до завтра под арестом… Прошу, месье Базилевский, — он взял меня под руку.

— Да познакомьте же меня, господа, с моим спутником, — входя в овальную, произнесла Анна Александровна.

— Как, разве вы не знакомы? — «развел руками Шатилов. — А я был уверен, что вы старые и добрые друзья.

Чувствуя, что этот вариант мне выгоднее всего, я добродушно сказал:

— Анна Александровна шутит, мы действительно старые добрые знакомые, еще по Москве, друзьями же, я надеюсь, мы станем в Севастополе, не так ли? — обратился я к даме.

— О да, надеюсь, — неопределенно ответила она.

В овальном кабинете было не много народу, не больше шестнадцати — семнадцати человек. Конечно, ни «раввин» Шуйский, ни страшный «анархист» Попандопуло, ни даже многие из именитых гостей не были допущены сюда, но Татищев был и со свойственной ему спокойной вежливостью аристократа-гвардейца почти все время любезно молчал.

Французы, забыв о том, что они являются представителями демократии самой старой «р-революционной страны», налегали больше на коньяк, чем на кофе, пели фривольные песни.

Англичане молча пили, багровея от коньяка, но сохраняли типично британскую респектабельную флегму.