На следующий день наступление на Стамбул продолжилось. Собственно, теперь это уже можно было бы назвать каким-то парадным маршем. Остатки полевых войск противника практически не оказывали сопротивления. К вечеру первого дня наши войска заняли Лозенград, Родосто, а передовые разъезды казаков добрались до Черкезекей. Всего за два дня наши войска подошли к самым стенам. Штурм начался практически сразу после перегруппировки — удар наносился с трех сторон. С запада и северо-запада атаковали солдаты Ренненкампфа, а заждавшиеся в Галате морпехи ударили через Золотой Рог прямо по центру города и дворцу султана. Жаль, но Абдул-Хамиду удалось сбежать в последний момент.
Завязались ожесточенные уличные бои. В Стамбуле остались только те, кто желал до конца сражаться с русскими, — сборная солянка из различных подразделений. Разношерстно вооруженные, имеющие большие проблемы с боеприпасами, действующие без связи друг с другом, турецкие солдаты бились с храбростью обреченных.
Воевали они таким образом: небольшой отрядик, как правило не превышающий по численности сорок-пятьдесят человек, занимал и пытался удерживать какое-нибудь здание. Наши штурмовые группы, состоявшие из пары броневиков, четырех орудий и двух взводов пехоты и саперов, наткнувшись на очередной турецкий шверпункт, брали такие «укрепления» за пару часов. В отдельных случаях, когда не могли справиться сами, вызывали огонь гаубиц, после работы которых оставались только груды битого камня.
Больше всего возни пришлось на долю англичан, занявших целый квартал, — они отбили две попытки штурма и сумели пережить артобстрел.
Но всякое сопротивление имеет свой предел — сломаться может даже клинок дамасской стали, особенно если согнуть его посильнее. А мы давили, как паровой каток, — неспешно, но неотвратимо. И наступило, наконец, очередное утро, когда в Стамбуле не раздалось ни одного выстрела — просто некому было стрелять.
А на следующий день капитулировала английская бригада морской пехоты, к уничтожению которой мы готовились с особым тщанием, подогнав для ее разгрома несколько лишних батарей минометов и гаубиц. Правда, британцы оговорили почетные условия сдачи — сохранение знамени и прочих атрибутов вроде духового оркестра.
…Я стою на Галатской башне и обозреваю панораму города, расстилающегося у моих ног. Рядом со мной — Егорка и Филя, которых этот вид явно не впечатляет. Махаев покуривает папироску и презрительно поглядывает то в одну, то в другую сторону. Наконец, отшвырнув окурок, он обращается ко мне:
— Государь, может, пойдем уже отсюда, а то, не ровен час, пальнет какая-нибудь сволочь недобитая!
— Верно, государь, пойдем уже! — поддерживает друга Шелихов. — Ну чего тебе в этом городе сдалось? Дикари ведь кругом немытые!
— Дикари, говоришь, немытые? Ну-ну… — За что люблю Егорку, так это за абсолютную уверенность в своей правоте. Иногда, правда, стоит его просвещать. — А скажи-ка мне, есаул, сколько бань в нашей столице?
Шелихов начинает считать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.
— Не старайся, Егор, в Стамбуле всяко поболе будет! Раз в сто! Причем первая баня, что еще при греческих кесарях построена была, до сих пор работает! А ты, Филя, напомни мне, когда в Москве первая трамвайная линия открылась?
— Ну-у… В прошлом годе вроде… — неуверенно говорит Махаев.
— Не, Филимон, в позапрошлом! Аккурат накануне покушения! — приходит на выручку Шелихов.
— Точно, Егорушка, в позапрошлом. А у этих диких азиатов первая линия открылась в тысяча восемьсот семьдесят первом!
— Ну, ты подумай! — удивленно восклицает Махаев, озадаченно почесывая в затылке. — Так, государь, а какого ж хрена они тогда нам так просрали? Неужто потому, что у нас броневики да гаубицы новые? Ну, сколько тех «Медведей»-то?
— Верно, друг мой Филя! Не одними броневиками да пулеметами мы их сделали, хотя от всего этого добра польза немалая! А вот боевой устав пехотный новый, что Александр Михайлович придумал, — он намного от старого отличается?
— Как небо от земли, государь!
— Так вот, турецкий устав — примерно на уровне нашего старого!
— Значит, мы их только за счет подготовки войск победили? — На лицах моих верных опричников появляются понимающие улыбки. — Так когда, государь, ты парад победы на белых «Жигулях» принимать будешь?
— Откуда это? — резко поворачиваюсь я к ребятам.
— Дык… государь, Александр Михалыч намедни так говорил! — простодушно пожимает плечами Шелихов.
— Ох и дошутится у меня светлейший граф! — в сердцах обещаю я. — Рано еще, Егорка, про парад думать. Нам еще султана отловить надо…
— Сбежал все-таки, собака турецкая? — изумляется Филимон. — Ничего — Сергей Илларионович его быстро поймает!
— Нет, Филя, князь на данном ТВД еще не развернулся. Вот попозже, когда начнем здесь мирную жизнь налаживать…
— Значит, Виталий Платонович со своими ребятами! — вставляет Шелихов. — Они все тылы облазили, каждый день по «языку» приводили, да не солдат, а сплошь офицеров — стало быть, места такие знают, где турки-то в больших чинах водятся…