Руки её задрожали ещё сильнее, а из глаз брызнули столь старательно сдерживаемые слёзы. Секунду она колебалась, но вскоре наган, смотревший в упор на Андрея Петровича, опустился вниз.
— Вы лжёте, — сказала с усмешкой. — Ненавижу ложь.
В миг её рука взметнулась к груди. Выстрел прогремел так, что задребезжали стёкла. Сафонов отшатнулся, а затем, минуя шок, бросился к упавшей на пол Марье.
— Мама… прости меня… — превозмогая боль, прошептала она одними бескровными губами, а затем слегка улыбнулась, словно увидев знакомое лицо. Пальцы, столь крепко державшие пистолет, расслабили хватку, и в глазах, обращённых теперь в небытие, сверкнули отблески огня.
Сафонов забрал из её рук револьвер, желая, должно быть, опередить Юлию Михайловну, бросившуюся к дочери. Она упала на колени рядом с ней, прижала к себе и стала трясти, не веря в произошедшее. Однако было поздно, и от этого осознания женщину словно парализовало, воздух в лёгких исчез, и, желая закричать, она издала слабый хрип.
— Она невиновна… Это я! Я застрелила того ублюдка, застрелила из пистолета моего же мужа! Откуда мне было знать, что у Дмитрия была связь с Машей? Я узнала, что именно он шантажировал Александра, говорил, что подаст на него в суд из-за какого-то давнего их дела… После того, как муж застрелился, я поклялась, что отомщу, что Дмитрий ни за что не останется безнаказанным! Такие, как он, не заслуживают жизни! — не в силах больше сдерживаться, она принялась сыпать проклятиями.
— Не только вашего мужа шантажировал Дмитрий, — тихо, опустив глаза, сказала Анна Васильевна.
— Да, я знаю об этом. Однако сейчас есть задача куда более важная: нам надо передать Юлию Михайловну конвою, который, как кажется, наконец-то подъехал, — Сафонов потупил взгляд. — Хотя главное своё наказание она уже понесла…
**
— И всё же, я совершенно не понимаю, Андрей Петрович: как вы узнали обо всём? — спросил Филимонов у пристава, когда они, сидя в экипаже, ехали обратно в город.
— Признаться, это дело и правда было непростым. Первым из того, что я понял было то, что нам с вами лгут, причём лгут все поголовно. Вспомните то же несоответствие слов младших Реутовых на первом нашем допросе, когда Марья Александровна заявила, что никого не видела во время своей прогулки в саду, а Павел Александрович сказал, что выходил подышать свежим воздухом в одно с ней время. Повинуясь внутреннему чутью, я предположил, что именно его слова правдивы, но, как видите, ошибся. Ведь зачем тогда Марье Александровне было специально наводить на себя подозрения этими словами о столь поздней прогулке? Но если продолжить говорить о покойной, то убедиться в её положении было не так уж и трудно: слишком уж часто становилось ей дурно, слишком часто она была бледна. Мою гипотезу подтвердили слова Алексея Николаевича о том, что Марья Александровна отказалась от предложенного им шампанского — с одной стороны, это вовсе не должно быть странным, но если сложить всё с её извечно плохим самочувствием и бледностью, то образуется почва для гипотез. Что же, исходя из этого, я решил попробовать воссоздать картину произошедшего. После неожиданной для неё встречи с Дмитрием Сергеевичем, Марья Александровна вступает с ним в сговор: от неё требуется лишь подсыпать цианид в стакан с водой изрядно опостылевшей мужу Софье Константиновне. Однако, понимая, что Дмитрий — вовсе не ангел, а к тому же может быть фактически убийцей её отца, покойная решает отдать всё провидению: поставить стакан на столик, а кто выпьет из него, решать уже не ей. Так как по словам Софьи Константиновны Дмитрий был сильно пьян, то, вероятно, решил утолить жажду из первого, что попалось ему на глаза. В тот же злосчастный вечер Юлия Михайловна, движимая желанием мести за мужа, застреливает его из пистолета покойного мужа — вероятнее всего, для пущего символизма. С последующими двумя убийствами дело обстоит несколько проще: Павел лишился жизни от руки Марьи потому, что решил обвинить её в смерти отца — должно быть, узнал о её связи с Дмитрием; несчастная же горничная была повинна лишь в том, что, по всей видимости, могла сболтнуть лишнего — сначала Марья использовала её для того, чтобы оболгать Алексея Николаевича, потом поспешно заметала следы. Практика следователя показывает: убив однажды, остановиться, увы, невозможно. Но для того, чтобы окончательно во всём убедиться, мне потребовалось разыграть эту комедию с выстрелом. Я увидел то, что и ожидал: Марья, в отличии от остальных, была не напугана, а, скорее, удивлена.
Экипаж замедлил свой ход.
— Приехали, Фёдор Иванович, — сказал, выглянув в окно, пристав Сафонов.
Какое это было утро! Рассветное небо играло всеми оттенками красного, от тёмно-бордового до розоватого. Разбрасывая тени по траве, плыли пышные облака. Прохладный влажный воздух был полон аромата цветущих яблонь и груш. Алексей глубоко вдохнул и улыбнулся — должно быть впервые за долгое время без сарказма или печали. Он шёл к пруду, уже зная, кого встретит там.