«Молодость – не ошибка, старость – не заслуга», как говорил интендант Брюннер, подтрунивая над заслуженными ветеранами. Операция сложная, и оставлять отделение на попечение Мерца может быть опасно. С другой стороны, основной целью удара «листьев» был штаб. Оружейные склады, которые предстояло занять четвертому отделению, не представляли особой ценности. Значит, его обязанность, как командира взвода, быть на острие главного удара.
– Я пойду с отделением ефрейтора Тоттлебена, – сказал Дирк. Тоттлебен сдержанно кивнул.
Идти в одном отряде с командиром взвода было привилегией, но сложной. Все твои успехи в бою будут видны унтер-офицеру, а значит, больше возможностей выслужиться перед ним, продемонстрировав свои способности и способности бойцов. С другой стороны, ему будут видны и допущенные просчеты. А они нет-нет да и случаются. Особенно в таком непредсказуемом действе, как траншейный бой.
– Все, – сказал Дирк, заканчивая совещание. – В ближайшее время я начерчу карты, по одному экземпляру для каждого. Сейчас возвращайтесь в расположение своих отделений и готовьте бойцов. Я хочу, чтобы к рассвету они были полностью готовы, как оловянные солдатики на параде. Проверить оружие, боезапас, амуницию, получить у Брюннера недостающее, подогнать доспехи. У нас три или четыре часа времени, это весьма мало. Взять двойной комплект ручных гранат. Нет, лучше тройной. Барикадерам запастись колючей проволокой и мешками. Выполнять.
– Так точно, господин унтер! – вразнобой отозвались командиры отделений.
Они вышли, и Кейзерлинг своими механическими плечами опять разворотил дверной проем, отчего карту засыпало землей. Дирк задумчиво смел с бумаги земляные крошки и провел пальцем по изображению.
Много линий, много штрихов, много красок – ни дать ни взять какой-то сложный алхимический чертеж. Через несколько часов все эти линии и стрелки явят свое истинное обличье, обернутся летящей в лицо каменной крошкой, качающимся под ногами от близких разрывов полом и искаженными криками боли и ярости. Как знаток живописи различает в красках холста едва заметные детали, так и Дирк в скупых линиях штабной карты видел то, что скрыто от постороннего взгляда. Через несколько часов он сможет убедиться в этом.
Верный Шеффер уже стоял в блиндаже, вытянувшись во весь рост и ожидая приказов. Он тоже ощущал это грядущее буйство красок и ощущений и радовался ему, как и всякий «висельник», предчувствующий бой. Обычно скупое невыразительное лицо озарилось легкой улыбкой. Он ждал слов, и унтер-офицер даже знал, каких именно.
– Подготовь мои доспехи и оружие, – приказал ему Дирк. – Скоро в бой.
Глава 4
Дирк любил предрассветные часы. Именно для этого момента суток природа припасла особенные краски, частью изменив уже существующие, а частью придумав новые, нигде более не встречающиеся. Холодный серый шелк неба, встречая рассвет нового дня, приобретал самые разные оттенки. То он был серым, как только что извлеченные из ящиков снаряды. То серым, как выхлопные газы «Мариенвагена». То серым, как кожа остывающего мертвеца. Каждый новый оттенок напоминал о чем-то своем, и, смешиваясь на этом гигантском холсте, тысячи серых оттенков рождали захватывающую дух картину, трепещущую, зыбкую и ежесекундно меняющуюся.
И еще запах.
Рассвет для Дирка всегда пах сталью, мокрой ледяной сталью, которую вытащили из ножен. Тревожный запах, подстегивающий все чувства. Это было время «Веселых Висельников», и каждый из замерших в траншее мертвецов особенным образом чувствовал его зов.
Иногда Дирк пытался понять, было ли это чувство вложено в них тоттмейстером или же за долгие месяцы и годы оно просто стало частью их. Ожидание битвы на рассвете. Внутреннее напряжение – когда собственные руки, держащие оружие, кажутся отлитыми из металла, а в голове легко звенит крохотный молоточек, отстукивающий последние секунды перед командой.