Дыба. Примитивная средневековая дыба с незначительными усовершенствованиями. Дирк осторожно напряг мышцы и вынужден был признать, что придумано ловко. Вытянутые над головой руки были бессильны найти точку приложения силы. Болтаясь всего в нескольких сантиметрах над землей, он был беспомощен, как коровья туша, подвешенная в забойном цеху.
Доспехов на нем не было. Значит, сняли. Хотя могли бы отрубить голову на месте или затыкать ножами. Даже форму срезали, оставив только тонкие кальсоны. Доспехи он и в самом деле заметил лежащими в углу. Когда-то грозные и вызывающие невольный страх, теперь они были лишь грудой серых пластин. Рядом с ними валялась массивная палица, обтянутая кожаными солдатскими ремнями. «Так вот чем меня приложили, – запоздало подумал Дирк. – Это они хорошо сообразили. Наверное, не в первый раз…»
– Зашевелился, – сказал кто-то неподалеку. – Дергаться начал, падаль. Пауль, Людвиг!..
Дирк мысленно ругнулся. Ему стоило хорошо осмотреться, прежде чем подавать признаки жизни. Как и многие «Висельники», он неважно видел в темноте – следствие постепенного разрушения сетчатки глаз.
Острыми электрическими звездами вспыхнули сразу несколько фонариков. В их резком свете Дирк разглядел четыре силуэта, угловатых, как если бы они были вырезаны из бумаги. Все четверо были вооружены, это он разобрал сразу. Но не винтовками или карабинами, а короткими дубинками, вроде той, что валялась в углу, лопатками и мотками колючей проволоки. Даже гранат, и тех не было. Интересный арсенал. Значит, шли не воевать, а охотиться. И, кажется, этой ночью им повезло с добычей.
Наверное, ему стоило что-то сказать.
– Я унтер-офицер второго взвода штурмовой роты «Веселые Висельники». – Язык немного заплетался, да и положение тела было не самым удобным для разговора. – Меня зовут Дирк Корф. Я не знаю, кто вы, господа, но мне кажется, что вы здорово ошиблись.
– Падаль пасть разевает, – буркнул тот, что стоял ближе всех. – Заткнись, слышишь? Унтер-офицер… Мясо ты гнилое, мертвяк тифозный. Пауль, сколько на часах?
– Четыре пятнадцать, – отозвался другой.
– Мало времени.
– Успеем. Больше часа не понадобится.
– Это смотря как…
Дирк прислушался к собственным ощущениям и с облегчением понял, что страха он не испытывает. Ему ведь представлялось что-то такое. И больше всего он опасался не того, что будет боль – боль навсегда покинула его, – а того, что испугается. Глупое тело всегда боится таких вещей. А еще своим страхом он доставит им удовольствие. Этого делать не следовало. Страха не было, только тяжелый слизкий ком отвращения раздулся в желудке.
– Если не хотите считать меня офицером, воля ваша, – сказал он небрежно, – но вам придется считаться с тем, что я собственность Ордена Тоттмейстеров. Вы знаете, что тоттмейстеры обычно делают с теми, кто покушается на их собственность?
Это заставило их задуматься. Но ненадолго.
– Тут твоих тоттмейстеров власти нет, – удовлетворенно осклабился один из пехотинцев. – И смертоед твой нам не указ. Тут оберст командует, понял, падаль? Пока твои тоттмейстеры у себя в замке мертвячек сношают!..
Все засмеялись. Смех был хриплый, как треск ржавой пружины, которую заводят невидимым ключом. В какой-то мере так и было. Люди, похитившие его, хотели завести себя. Для того, что они готовились сделать, без должного завода духа не хватит сил даже у самого выдержанного фронтовика.
– Не худо вы тебе ваткнуться, мясо гвилое. – Человек, подошедший к нему поближе, отчаянно шепелявил. И Дирк уже достаточно привык к яркому свету, чтобы понять, отчего нижняя челюсть его распухла, разбитые губы вздулись язвами, а в передних зубах зияли хорошо заметные пустоты.
«А у Крамера хороший удар, – рассеянно подумал Дирк, глядя в незнакомое лицо и пытаясь отыскать в нем какие-то чувства, кроме звенящей от напряжения ненависти, исказившей и так изуродованные черты. – Жаль, он не расстрелял этого ублюдка, когда была возможность».
– Перерезать ему шею, Людвиг? – Его товарищ сноровисто извлек нож и подошел ближе. Электрический свет заплясал желтыми искрами на полированной стали. – Молчаливые покойники нравятся мне куда больше.
Людвиг, к которому он обращался, тоже был неподалеку. Он у них, видно, был за старшего. Дирк мог бы угадать это и без слов, того выдавала даже поза, манера держаться и особенная, присущая только вожакам сдержанность. Все вожаки похожи друг на друга, такая уж порода. Из безликой серости солдатских шеренг их выделяет какая-то хищная собранность, в которой угадывается гул затаенной энергии.
– Не надо резать, – рассудительно сказал тот, кого они называли Людвигом. – Надобности нет, ребята. Кричать он тут может в свое мертвячье удовольствие, разве что крыс всполошит… Хочешь покричать, покойник?