Господин Разрушитель (СИ)

За кудрявой обстриженной головой показался гриф, упрятанный в зимний чехол. А за распахнутым воротом куртки, шуршащей от движения, виднелась голая шея, на которой рдела чужая татуировка. Я впервые подумал о том, что она совсем не шла уравновешенному Муратову. В его руках была только одна сумка, а это значит, что он оставлял все купленные вещи, что ему причитались ещё со времён тура.

Лёша смерил меня леденящим тяжким взглядом и перешагнул через порог, вынуждая отодвинуться. Повернулся спиной, воткнув в замочную скважину позвякивающие ключи. Между нами оказалась его гитара, привезённая с родины.

— Пошли пожрём? — выдавил я как можно более буднично, заглядывая парню за плечо.

Вдруг обойдётся?

Он выжидающе застыл у теперь запертой двери, не оборачиваясь и придерживая ключ. Куртка на широких плечах чуть вздымалась из-за тяжёлого дыхания.

— Завтра утром к тебе заедет арендатор, — тихий бас разлетелся эхом по подъезду. — Отдай ему ключи.

Значит, выселился… Это было предсказуемо, но настолько плохо отозвалось в груди. Когда я прощался с парнями из DB, считал их лжецами. Здесь гандоном навсегда оставался я.

Из меня вырвался судорожный вздох.

— Лёх… тебе в аэропорт? Я подвезу, — хоть что-то я в состоянии был сделать для Муратова!

Он обернулся и предосудительно оглядел меня с ног до головы.

Что? Такой мудак, как Господин, не сойдёт за таксиста?

Я тут же опустил голову, повторяя его зрительный путь, и увидел, что пришёл к нему в домашних тапках. Зато переодел джинсы, в них лежали ключи от машины.

— Поехали, — почти умоляюще добавил я и забрался в карман, наощупь ища кнопку. — Уже прогревается… Внуково? Шереметьево?

Он продолжал хранить убийственное молчание, глядя прямо мне в глаза.

Пожалуйста. Я ведь даже не извинился… Не знаю, смогу ли.

— Домодедово… Тогда отменю такси, — неожиданно сжалился Лёха и опустил взгляд в телефон, что выудил из куртки.

Я тут же взволновался, суетливо двинувшись к лифту, лишь бы не видеть его выражение лица. В подъезде раздалось отчаянное шорканье тапок. «Всё когда-то заканчивается. Главное, чтобы на хорошей ноте», — хоть в одной ситуации в своей жизни я последую этому долбанному правилу!

Мы в многозначительном молчании спустились на лифте в подземку. На парковке, облепленной слепящими огнями и буквенными указателями, уже покрывшихся инеем, было гораздо морознее, чем пару часов назад на балконе. Дыхание мгновенно превращалось в стойкие облака пара. В одной кофте и тапках на босую ногу я одубел за пару минут прогулки вдоль ряда автомобилей, и, когда увидел в тёмном углу красные габариты, облегчённо протиснулся замёрзшей рукой в карман за ключами.

Задницу внутри салона хорошо припекало. Пока я стучал зубами на водительском, Муратов оставил сумку с гитарой на заднем сидении и привычно рухнул на пассажирское кресло, где уже работал подогрев. Внутри тачки всё ещё шёл пар изо рта.

Я даже не запомнил, в какой момент он исчез, самозабвенно следя за разметкой на парковке, затем на выезде, и вдруг обнаружил, что на грязных полуобледеневших дорогах в свете фонарных столбов практически не видно полос.

Нам нужно было ехать не так уж долго, а меня не тормозили даже ублюдские тапки вместо ботинок, изгибающиеся между голой ступнёй и педалями.

— Тебя ждать обратно? — буркнул я, глубже вжимаясь в мягкое сидение.

Какого-то хера будущее Муратова меня волновало.

Можно подумать, Лёша мне братом приходится… Да уж, поближе родного! В отличие от Никиты девушку уводить не стал.

— Нет, — сухо выпалил он, нарушив свой сегодняшний получасовой рекорд молчания, и уткнулся лбом в стекло.

Жаль. Безумно жаль! Я терял не просто наиталантливейшего музыканта в своём окружении, занозу в собственной заднице. Но и близкого человека. Его ничто не заставит усомниться?

— А как же альбом? — пожал я плечами, смотря на грязный бампер киа, попавшей в белый свет фар.

— Мне это не нужно… Расскажи всем, что Ваня умер.

— Нет! Вдруг ты передумаешь?!

— Не передумаю, — уверенно произнёс Лёша и оторвался головой от запотевшего окна. — Я всё решил.

Вот как? Я понял. Мы встали на красном за очередью автомобилей с загоревшимися габаритами.

— Если когда-то захочешь сделать карьеру, я помогу. Номер мой есть, — уныло выдавил я, глядя в его волчьи глаза, равнодушно высверливающие взглядом бардачок.

— Спасибо, Савицкий, но… не жди. Не захочу я никакую карьеру. И звонить тебе не буду.

Довольно прямолинейно.

— Тогда… нужно будет расторгнуть контракт, решать что-то с компенсацией. Всё равно нужно твоё присутствие.

— Расторгни сам, ладно? Компенсацию вложи в альбом Евы, а мне ничего не нужно, — устало выдохнул он и перевёл на меня взгляд. — Я просто возвращаюсь домой, — с облегчением подытожил Лёша, поджав губы.

Просто возвращаюсь домой…

Я практически дождался приезда в Домодедово прежде, чем смог сподвигнуть себя на одно жалкое слово, першившее в горле всю дорогу.

— Извини.

Не знаю, услышал Муратов или нет. По ощущениям мой пульс участился выше двухсот звенящих в ушах ударов.