Господин штабс-капитан (СИ)

- Как только они прекратят стрельбу, вы начинаете обстреливать их укрепления, отвлекая внимание от меня, а я рывком добегу до нее. От кучи до пулемета шагов двадцать – тридцать. У меня две бомбы. Я закину их пулеметчику. Вот тогда вы поднимете роту!

- Хороший план, но он опасен…

- Ничего! Живы будем – не помрем! Я бедовый!

Я немного колеблюсь, взвешивая все «за» и «против». Наконец, решаю:

- Ладно! Но только по моей команде! Грицук!

- Как прикажете… - соглашается Тимофеев.

- Я – отзывается мой ординарец.

- Командиров взводов ко мне!

- Есть… - и Грицук уползает, оголив мой левый фланг.

Вскоре ко мне подползают трое. Это подпоручик, прапорщик и один фельдфебель, он исполняет обязанности командира четвертого взвода. Я им ставлю задачу и они, взяв под козырек, возвращаются к своим подчиненным.

Мы еще лежим несколько минут. Пулемет иногда замолкает, но лишь только чехи чувствуют шевеление в нашей лежачей цепи, он вновь продолжает кряхтеть.

И вот когда пулеметная лента, наконец, иссякла, над нами воцаряется продолжительная тишина. Мы все понимаем, что пулеметчик меняет ленту. Я мгновенно достаю из кармана руку с наганом и стреляю. Рота поддерживает меня шквальным огнем, начинает строчить наш единственный «максимка».

- С богом, Иван! – командую я и Тимофеев вскакивает. Прижимаясь к земле, он зигзагами устремляется к заветной куче. Еще двадцать шагов…десять…ну,…пять… Слава Богу! Он падает перед ней в тот самый момент, когда неприятельский пулемет готов к работе и начинает огрызаться нам. Мы замолкаем. Таков мой приказ. Так. Теперь не спешить… Пусть замолчит… Командир третьего взвода словно слышит меня и не высовывается из-за своего скромного укрытия. Противник продолжает поливать нас дождем из пуль. Я лежу на земле и внимательно слушаю адскую музыку с солирующим пулеметом «шварцлозе». Наш «максим» молчит и не подпевает противнику. Теперь главное не поспешить! Выждать, понять тот единственный нужный момент. Я надеюсь, что Тимофеев справится.

Мы ждем. Все притаились. Я лежу, отвернув голову в сторону, готовый вновь смотреть на Тимофеева, как только «шварцлозе» опять надолго заткнется. Отчего-то вдруг я вспомнил выпускное время. После окончания двухлетнего курса, перед выходом в последний лагерный сбор, юнкерами, так заведено было испокон веку, устраивались «похороны» с подобающей торжественностью. Хоронили «науки» их олицетворяли потрепанные учебники или же сами юнкера, оканчивающего курс по «третьему разряду» — конечно, с их полного согласия. За «гробом», которым служила снятая с петель дверь, шествовали «родственники», а впереди «духовенство», одетое в ризы из одеял и простынь. «Духовенство» возглашало поминание, хор пел, когда замолкали похоронные марши. Все юнкера несли зажженные свечи и кадила, дымящиеся самым дешевым табаком, какой можно было купить. И процессия в чинном порядке следовала по всем казематам до тех пор, пока неожиданное появление дежурного офицера не обращало в бегство всю компанию, включая и «покойника». Мы уже не боялись своих офицеров, а они в свою очередь уже считали нас своими товарищами.

Никто из нас не вкладывал в эти «похороны» никакого кощунственного смысла. Огромное большинство участников были люди верующие, смотревшие на традиционный «обряд», как на шалость, но не кощунство.

Пулемет глохнет, чех меняет ленту. Я приподнимаю голову и смотрю вперед на кучу. Тимофеев быстро поднимается из своего укрытия и, размахнувшись, кидает в сторону пулемета одну гранату, потом сразу же другую. Потом он падает за кучу и через несколько секунд раздается взрыв, другой. Я поднимаюсь, со мной взводные и все нижние чины. Раздается громогласное «Урррррааааа!!!» и мы жидкой волной набегаем на укрепления чехов. Они не успевают опомниться. Мы уже внутри. Мешки с песком уже за нами. Я бегу по коридорам, из мешков с песком, спускаюсь в неглубокие окопы, вырытые в мерзлой земле. Лабиринт ходов. Полуразрушенные стены редких домов. Петляя, спускаясь вниз и вновь поднимаясь, я осматриваю завоеванную крепость врага, павшую к нашим ногам. Некоторые чехи стоят, подняв руки, другие перелазают через мешки и бегут от нас. Среди противников есть и храбрецы, которые передергивая затворы винтовок, целятся в нападающих. Некоторые из них защищаются примкнутыми штыками. Но большинство все же бросают винтовки и поднимают руки. Слышу, вернее, чувствую сзади крики ужаса и боли. Оборачиваюсь и вижу, как один из моих богатырей колет врага штыком. Тот орет и медленно умирает, истекая кровью.

- Собака! В вас целился, ваше благородие! – объясняет рядовой.

- Спасибо… - бросаю я в ответ.

Впереди на моем пути вырастает Тимофеев. Откуда он здесь взялся?

- Ну, я же говорил, что бедовый! – улыбается он. Один погон у его шинели оторван, другой вот-вот отлетит. Лицо грязное в земле и копоти от пороха. Он весь трясется от избытка адреналина. – Что!? Приказ выполнен?! Живы!?

- Да! – радостно отвечаю я. – Молодец! Подам рапорт на «Георгия»!