Директор отделения местного банка, захватив большую сумму, бежал заграницу… Несколько дней подряд возле банковского дома собирались, жестикулировали и ругались люди — вероятно, мелкие вкладчики. И на Пекарской улице, где находился банк, царило большое оживление. Кажется, не было в городе человека, который не прошелся бы в эти дни по Пекарской мимо дома с запертыми дверями и наложенными на них казенными печатями… Но в итоге мошенника не поймали и деньги вкладчики потеряли.
И даже в нашем реальном училище случилось событие, которое отложилось в моей памяти. 7-го класса или «дополнительного», как он назывался на официальном языке, к моему выпуску уже не было, его просто отменили, и вот почему… Раньше училище было нормальным - семиклассным. По установившейся почему-то традиции, семиклассники у нас пользовались особыми привилегиями: ходили они вне школы в штатском платье, посещали рестораны, где выпивали, гуляли по городу после установленного вечернего срока, с учителями усвоили дерзкое обращение и т.д. В конце концов, распущенность дошла до такого предела, что директор решил положить ей конец. А последней каплей в его решении был случай объяснения с великовозрастным семиклассником, который распалившись, даже ударил директора по лицу!
Это событие взволновало, взбудоражило весь город и конечно, нашу школу. Семиклассник был исключен «с волчьим билетом». Помню, что поступок его вызвал всеобщее осуждение, тем более, что директор, которого после этого случая перевели куда-то в центральную Россию, был человеком гуманным и справедливым. Осуждали этого семиклассника и мы, мальчишки.
Наконец, хочу упомянуть еще одно очень важное событие, коснувшееся и меня. Было мне тогда 7 или 8 лет, точно не помню. В городе стало известно, что из-за границы возвращается Великий князь Михаил, и что поезд его, вероятно, остановится во Влоцлавске на 10 минут. Для встречи столь важной персоны, кроме начальства, допущены были несколько жителей города, в том числе и мой отец, как уважаемый гражданин. Отец решил взять и меня с собой. Воспитанный в духе мистического отношения ко всему, что связано с царской семьей, я был вне себя от радости. Можете себе представить я, мальчишка и буду встречать самого Великого князя!
В доме царил страшный переполох. Мать весь день и ночь шила мне плисовые штаны и шелковую рубашку; отец приводил в порядок военный костюм и натирал до блеска — через особую дощечку с вырезами — пуговицы мундира.
И вот наступил заветный день и час. На вокзале собралась толпа встречающих. Окинув людей внимательным взглядом я заметил, что, кроме меня, других детей не было, и это наполнило мое сердце неописуемой гордостью.
Когда подъехал поезд, я стал внимательно вглядываться во все окна вагонов. И увидел его! Великий князь подошел к открытому окну одного вагона и приветливо побеседовал с кем-то из встречавших. Отец застыл с поднятой к козырьку рукой, не обращая на меня никакого внимания. А я замер, не отрывая глаз от особы царского происхождения…
Все закончилось очень быстро. Паровоз загудел, обдал перрон белым облаком пара и плавно начал движение дальше, в столицу. После отхода поезда один наш знакомый полушутя обратился к отцу: «Что это, Максим Петрович, сынишка-то ваш так непочтителен к Великому князю? Так шапки и не снимал…
Отец смутился и покраснел. А я словно с неба на землю и свалился. Я почувствовал себя таким разнесчастным, как никогда. Теперь уже и перед мальчишками нельзя будет похвастаться. Ведь коли узнают про мою оплошность — засмеют…
ГЛАВА 4.
Мы наступаем.
Ветер чертовски холодный. Он пронизывает тело насквозь. Шинель не спасает. Лицо кутаю в башлык, руки, хоть они и в перчатках, засунул в карманы шинели. Подо мной мокрая каша из грязи и полу растаявшего снега. Она промочила мое обмундирование насквозь и от этого мерзкого состояния шинели холод ощущается в десять раз сильнее. Вся моя рота лежит и ждет удобного момента, чтобы подняться и все-таки добежать оставшиеся сто метров до укреплений противника. Как я и думал, чехи решили сопротивляться и их не испугал наш скромный натиск. Пулемет чехов не переставая выплевывает очереди смертоносного свинца. Но хлопков винтовок пока не слышно. Противник ждет, когда замолчит пулемет и только тогда продолжит огонь из винтовок. Я уже не знаю точно, сколько осталось в живых из и, без того, изрядно поредевшей моей роты. Рядом чувствую взволнованное дыхание Тимофеева.
- Где же артиллерия, мать твою?! – матерится он. – Щас бы немного пальнули бы, и мы добежали бы!
- С артиллерией любой добежал бы! А вот надо без нее! – зло отвечаю я ему.
- Я попробую, вот только пулемет заглохнет… - предлагает прапорщик.
- Как? – я удивленно поворачиваю голову в его сторону.
- Смотрите, - мой собеседник вытаскивает руку из кармана, она без перчатки, и указывает мне на какую-то кучу. – Видите этот мусор?
- Да…