Господин штабс-капитан (СИ)

Но чем дольше я жил у них, тем менее враждебно стала относиться ко мне хозяйка. Я не прослыл в ее глазах ни негодяем, ни пьяницей, не волочился я и за женским полом. Отношение мое к ее дочери не вызывало у нее никаких тревог. Впрочем, так оно и было. Я совершенно не интересовался ее дочерью. Тогда она не показалась мне ни красивой, ни даже миловидной. Скорее я считал ее запуганной, робкой и скучной натурой. При моем появлении барышня старалась срочно покинуть помещение. Она никогда не смотрела на меня открыто, не говоря уже о том, чтобы наши взгляды когда-нибудь встретились. Бывало, она тихонько сидела у окна и смотрела на пустой двор, на птиц, степенно снующих по двору в поисках пропитания. Иногда она сидела в комнате и ласкала кота, который чувствуя любовь к себе, безжизненно расслаблялся на ее коленях. Я долго не смог услышать ее голос, пока однажды, спустя уже, наверное, месяц моего проживания в их доме, ее громко позвала мать и та в ответ крикнула «иду!».

В общем, моя жизнь в их доме больше напоминала жизнь монаха-отшельника, поэтому при малейшей возможности я бежал из дома. Много часов я проводил на службе, копаясь в автомобилях, улучшая их технические характеристики. Занимался с нижними чинами, обслуживающими технику. Среди них я чувствовал себя лучше, чем в доме с двумя женщинами.

И вот однажды, прошло уже полгода, я заметил, что барышня как-то странно меня тайком рассматривает. Я сильно удивился. Ведь это так было на нее не похоже. Прошло несколько дней, и я вновь заметил ее взгляд на себе. Потом это стало происходить чаще. Я отметил про себя, что девушка чаще попадается мне на глаза, а при моем появлении не спешит убежать. Что-то явно происходило с дочкой хозяйки. Сама хозяйка тоже стала открытие со мной. Она стала кормить меня вкусными и обильными обедами, предложила стирать мои вещи, чего раньше не случалось. В общем, я стал превращаться в доброго постояльца, на которого больше не смотрели с опаской.

Вскоре произошло событие, которое еще больше сблизило меня с хозяйкой и ее дочерью.

В тот день я сильно задержался в расположении роты. Прибыл новый автомобиль, и мы в полном составе осматривали его, пробовали его ход, залазили в мотор, в общем, восхищались французской техникой. Уходить никто не хотел. Наконец, когда стемнело, а темнело тогда довольно поздно, на дворе стоял июль, мы все разошлись, оставив в роте дежурного офицера и нижние чины. Я вышел за ворота и направился неспешно домой. Помню было очень тепло. Настроение было чудесным. Я все никак не мог перестать думать о новом автомобиле и мечтал, когда мы совершим на нем дальний пробег. Недалеко от дома я еще издали заметил нескольких человек, которые громко смеялись и что-то выкрикивали. Прислушавшись, я понял, что мужики, а это были именно мужики, пьяны и матерятся, громко выкрикивая ругательства в чей-то адрес. Знаете, я не из храброго десятка. Драться мне приходилось мало. По долгу службы мне физическая сила и навыки рукопашного боя не особенно нужны. Первая мысль, проскочившая у меня в голове, была, стыдно признаться, повернуть влево или вправо и не встречаться с пролетариатом. И, возможно, я так бы и сделал, если бы меня они не заметили и первыми не окликнули. Я расстегнул кобуру и проверил на месте ли мой револьвер. Отступать было поздно, и я решительно продолжил идти навстречу опасности.

Подойдя к той компании, я понял, что там происходит. Трое пьяных мужчин, молодых, лет им было по двадцать пять, окружили дочку моей хозяйки и грязно приставали к ней. Девушка от страха совсем онемела и еле-еле что-то отвечала. Она не в состоянии была дать отпор пьяным агрессорам. А те в свою очередь воспользовались ее паническим состоянием и вот-вот готовы были начать ее раздевать. Шагов за тридцать я остановился. Мое появление не смутило разбойников, они нагло продолжали свои издевательства. Тогда я громко скомандовал им разойтись по домам и оставить бедную девушку в покое. Но я для них, как они посчитали, не угроза и они не обратили на мои слова никакого внимания.

Ничего кроме того как вытащить револьвер и выстрелить вверх я не придумал. Идти напролом в эпицентр преступления я посчитал бессмысленным. Громкий выстрел, прозвучавший в вечерней тишине городка, оторвал насильников от их жертвы. Но пьяный угар не дал им возможности рассудить здраво. Они обернулись в мою сторону и, бросив жертву, направились ко мне. Тогда я выстрелил одному, особенно здоровенному детине, в ногу. Он вскричал и присел, схватившись за раненную конечность. Второй попытался броситься на меня, но его остановила вторая пуля, к сожалению, он поймал ее в живот. Отчего рухнул там же на месте. Третий был не столь храбрым и бросился наутек. Девушка совсем оцепенела и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Я оставил раненных бандитов там, где они корчились от боли, а сам, обхватив испуганное создание, поспешил в дом, который оказался всего в ста саженях от разыгравшейся трагедии.