Господин штабс-капитан (СИ)

В чем красота женщины? Кто-нибудь серьезно размышлял над этим, казалось, очень простым вопросом? Какие черты лица или пропорции ее тела считаются у мужчин красивыми? Что это за деталь или размер, взглянув на который мужчина воскликнет: «Боже, как она красива!»? Причем, как оказывается, в разные времена эти детали были различны. Вспомните Рубенса. Его красота сегодня кажется нам, мягко говоря, странной. Эти объемные женские формы со складками! Да что так далеко ходить! А Кустодиев!? А Брюллов?! Разве красота их женщин всеми оценивается сегодня? Нет! Сегодня скорее красива девушка худенькая, бледненькая, истощенная и слабая, даже больная. Вот эталон сегодняшней красоты. Но и в этой худобе мы по-разному видим красоту. Вот две худенькие и стройные девушки. Но отчего-то одна признается нами красавицей, а другой мы отказываем в этом звании. Почему? Возможно все дело в нас самих. Одни любят лицо, другие длинные и худые ноги, третьим важна толстая коса, четвертым большая грудь, пятым - образ в целом.

Я лежал на кровати и смотрел на Машу. Почему она мне кажется красивой? Черты лица. Они превосходны. Густые волнистые волосы спускаются на тонкие плечи. Ключицы не спрятались, а наоборот подчеркивают худобу девушки. Прямая, как доска спина. Тонкая талия. Длинные ноги. Она эталон красоты. Но это мой эталон. Возможно, кому-то она не покажется красавицей. Но для меня ее красота заключается не только во внешнем облике. Она красива и внутри. Красива ее душа. Только при сочетании этих двух сторон человека можно говорить о его красоте. Меня умиляет ее отзывчивое сердце, оно открыто для внешних раздражителей. Оно способно сопереживать и сострадать, оно будет радоваться чужому счастью.

- Милый что ты так внимательно меня рассматриваешь? – прервала мои мысли Маша.

- Я любуюсь тобой…

- Я не картина и не скульптура, я живая.

- От этого ты не становишься менее красивой. Но, отчего-то я уверен, что даже не будь ты идеально красивой, я все одно полюбил бы тебя! Ты мой милый и родной человек.

Маша повернулась ко мне и перестала расчесывать волосы. Стройная грудь, ни чем не прикрытая посмотрела на меня вслед за хозяйкой.

- Ты никогда мне об этом не говорил…

- Я всегда это чувствовал.

- А почему не говорил? – улыбнулась Маша. Она подползла и легла ко мне на грудь, словно ласковая кошка уткнулась в руку любимого хозяина.

- Если ты поняла, то не в моем характере выставлять свои чувства на показ. Я очень долго привыкаю к людям.

- Ну, если то, сколько мы с тобой это долго, то, сколько же быстро? Через неделю?

- На следующий день.

- А такое бывает?

- На фронте все бывает. Тут за один день проносится вся жизнь. Ты не знаешь, что будет завтра. Сегодня мы с тобой лежим и милуемся, а завтра меня могут послать на передовую и первая же пуля, прилетевшая в окоп, сразит меня…

- Не говори так! – испугано вскрикнула Маша.

- …Но ведь и ты бываешь на передовой… и я очень волнуюсь за тебя!

- Не бойся. Со мной ничего не случится. Я заговоренная. Да и к тому же мы не воюем, а только выносим раненых и оказываем первую помощь.

- Я все одно очень волнуюсь за тебя!

Маша подняла голову и поцеловала меня в губы:

- Я люблю тебя, и моя любовь будет вечной…

Я ответил на ее поцелуй. Она перевернулась, села и обняла меня. Мое спокойствие исчезло. Я повалил ее на спину и стал осыпать поцелуями…

- Мне пора! Я уже опаздываю! – Маша вскочила и стала метаться по комнате в поисках одежды.

- Мне тоже надо идти, так что пойдем вместе, тем более нам по пути, - я тоже встал, влез в галифе и натянул гимнастерку.

Через минут десять мы вышли из дома. Маша взяла меня под руку. Со стороны, наверное, могло показаться, что муж и жена вышли на прогулку, только они очень спешат домой. Широко шагая, мы дошли до главной улицы. Здесь наши дороги должны были разойтись. Моя рота располагалась направо, а госпиталь – налево. И мы расстались бы сразу, если бы не печальное шествие, перегородившее всю улицу. Длинная вереница крестьянских телег медленно двигалась в сторону госпиталя. Рядом с телегами, понурив головы, шли солдаты и служащие госпиталя. На телегах сидели и лежали раненные солдаты и офицеры. Их головы, руки, ноги, забинтованные кое-как на скорую руку, кровоточили, и красные пятна алели на белых повязках. Мы остановились и стали провожать взглядом проезжающие мимо телеги. Боже! Вереница казалась нескончаемой. На некоторых телегах никто не сидел. Но из-под плотных покрывал то там, то тут торчали ноги, некоторые в сапогах, а некоторые в ботинках. Головы людей были скрыты под покрывалами. Рядом с такими телегами сопровождающие казались особо понурыми.

- Здравствуйте, барышня, - услышал я грустный голос проходившего мимо брата милосердия. На рукаве его солдатской шинели была повязка с красным крестом.

- Здравствуй, Игнатьич… откуда их? – почти шепотом спросило Маша.

- С линии фронта. Там австрияки пошли в наступление, и было выбили наших с позиций, но мы вернулись в свои окопы. Много раненых, но больше тех, кому уже ни чем не поможешь. И сестричку нашу мы там потеряли…