Господин штабс-капитан (СИ)

Отец Николай, в миру – Николай Васильевич Семенов, представлял собой очень сложный конгломерат из каких только возможно человеческих пороков и добродетелей. Ему на вид было лет сорок пять – пятьдесят. Точнее определить возраст не представлялось возможным по причине наличия большой окладистой бороды, которая скрывала его лицо. Только большой открытый лоб, серые глаза и массивный нос, не скрытые бородатой маскировкой, служили предметами для определения его истинного возраста. Под его глазами имелась разветвленная сеть морщинок, свидетельствующих о веселом нраве. Лоб также был изрезан морщинами, но не в таком количестве и более глубокими, такими, как овраги на его родине. Рост батюшки достигал больше десяти вершков или в соответствии с метрической системой - больше ста девяноста сантиметров. Ну, и вес его был под стать росту около семи пудов. Батюшка любил выпить. Пил много, так как здоровый организм требовал и больших объемов. Любил полковой священник покушать, вкусно и обильно. Говорят, случалось встречать его и с противоположенным полом. Но в публичных скандалах он замечен не был. При всем своем довольно разгульном образе жизни, отец Николай никогда не опаздывал на службу. С утра, даже после бессонной ночи, он выглядел соответственно своему сану. Всегда в рясе с большим крестом на выпяченном животе и доброй, но несколько хитроватой улыбкой, спрятанной в бороде. Из его положительных качеств хочу упомянуть его отзывчивость и добрый нрав. Солдаты его любили и побаивались. Офицеры относились к нему по-разному. Некоторые были обижены за его высказывания в их адрес, некоторые побаивались его сильных рук. Но многие уважали и все были с ним в хороших отношениях. Признаться, я недолюбливал отца Николая. В нем я не видел ничего благоговейного, что, как мне всегда казалось, должно присутствовать в священнике. Какой-то святости, которая, по моему мнению, должна присутствовать в служителях господа, в нем отсутствовала. Он был очень приземленным человеком. Исповедоваться перед ним мне не хотелось вовсе, впрочем, я и не исповедовался перед ним. Кроме того, я вообще не понимал, как священник, исполняющий духовные потребности и имеющий какие-то неосязаемые религиозные должности, ведь у бога не может быть близких или дальних почитателей, мог состоять в военной должности, которая приравнивается к тому же еще и к высокому воинскому чину. Я не говорю уже о зарплатах! Причем с увеличением и без того высоких окладов еще и за выслугу лет! Полный, безумный бюрократизм.

- Ну, это не дело лезть православному батюшке в военное руководство. Вы командиры и должны заботиться о своих солдатах, - парировал отец Николай.

- Обязательно займусь выяснением этого вопроса, - пообещал я. – Так что, батюшка, ждать мне Вас завтра?

- Приду, сын мой, приду в послеобеденное время.

К нам подошла Маша. Она приложилась к руке священника, и тот благословил ее.

- Честь имею! – щелкнул я каблуками, таким манером попрощавшись с «господином капитаном» - полковым священником. Осенив себя крестом, мы с Машей вышли из храма.

ГЛАВА 15.

Душеспасительные беседы.

Что я уважал в отце Николае, так это его умение держать слово и его пунктуальность. В десять минут четвертого священник начал работу с православными моей роты.

За все время войны я заметил, что если на фронте, в бою или перед боем солдат слышал слово Божие, то в нем пробуждалось какое-то духовное сознание и даже некое понимание его героической сущности. Я понял, что богослужения и религиозно-нравственные беседы были желательны и даже необходимы. С одной стороны, они призваны внушить солдату понятие о величии, святости его призвания и деятельности как защитника веры, царя и Отечества, а с другой - чтобы умирить его душевные страдания, нравственно успокоить его, идущего на смерть, кроме того, нужно было удержать его от дурных поступков. А кто же лучше может объяснить смысл слова Божия и достигнуть желаемых результатов, как не тот, кто с молодых лет готовился посвятить себя этому делу, кто был призван к тому священным саном? Конечно полковой священник! Священник мог глубоко заглянуть в душу солдата, избрав для этого удобный, подходящий случай, и образумить и наставить заблуждающегося. Ведь именно для этого и были введены в русской армии штаты православного духовенства. Именно по этой причине я каждый раз перед отправкой моей роты на передовую просил отца Николая прийти и побеседовать с моими солдатами, исповедовать и благословить их.

Я не присутствовал при богоугодных беседах. Минский и Хитров сидели со мной в комнате и занимались чем угодно, только не служебными обязанностями. Чувствовалось, что они с нетерпением ждали, когда я их отпущу.

- Господа, я вижу, что вы переделали все дела, оговоренные вашими должностными циркулярами. Идите домой. Я останусь в роте.

- Спасибо, Станислав Максимович, - Хитров встал и, собрав в потертый портфель какие-то бумаги, пожал мне руку. – Завтра на подъеме я буду.

- Хорошо, - согласился я.