Господин штабс-капитан (СИ)

Минский отчего-то не убежал первым, а остался. После того, как Хитров ушел я обратился к молодому подпоручику:

- А что же вы, Михаил Сергеевич?

- Ммм..- Минский замялся. – Видите ли, господин штабс-капитан, мне хотелось бы поговорить с отцом Николаем…

- Ясно, - кивнул я головой. – А у Вас водка есть?

- Зачем? – удивился молодой и неопытный человек.

- Ну, хотя бы потому, что батюшка не ведет философские разговоры без вливаний в себя горячительных напитков.

- Нет, у меня не философские вопросы…

- Тогда ловите его после солдатских исповедей, - посоветовал я.

- А водка у нас есть! – Минский подошел к шкафу и, открыв правую дверцу, показал мне три пузатые бутылки «смирновки».

- О! Откуда? Почему ротный не знает?

- Это Виноградов на днях привез из отпуска. Собирался отметить свое благополучное возвращение.

- Когда?

- Хотели вчера, но ведь не до пьянки было. Все-таки отпевание…

- Да, правильно, - я подошел к окну и посмотрел на редеющую толпу возле полкового священника. Осталось только три солдата, которые терпеливо дожидались своей очереди. – Собирайтесь, раб божий Михаил, батюшка заканчивает. Хотя, знаете, поедемте вместе.

Мы встали, надели фуражки, и вышли из комнаты. Когда мы приблизились к попу, тот заканчивал исповедовать последнего солдата. Подождав минуты три, пока солдат не ушел, Минский попросил у меня извинения и обратился к отцу Николаю:

- Батюшка, не уделите мне некоторое время?

- Конечно, сын мой. Ваш начальник не помещает нам? – Минский замялся. – Ну, не отвечайте, пойдем, поговорим.

- Батюшка, я пойду к себе! Не буду вам мешать. Когда закончите, не захотите ли зайти, «причаститься»?

- Зайду! – святой отец понял, о чем я говорил. Я развернулся и, попрощавшись с Минским, вернулся в ротное помещение.

Я достал из шкафа бутылку виноградовской водки, нарезал от большого куска сала несколько толстых ломтей, нарезал черный хлеб и поставил два чистых стакана.

Священник вошел минут через десять. Оглянув своим проницательным взором всю комнату, заприметив накрытый стол, он перекрестился на образа.

- Мир вашему дому, хозяева, - пробасил отец Николай.

- Входите, батюшка, присаживайтесь за стол! – пригласил я его. - Не хотите ли горло промочить? - Я кивнул на бутылку водки и пару стаканов.

- Отчего же не хотел, очень даже возжелал, - священник крякнул, протискивая коленки под стол, и взялся могучей рукой за свой стакан.

- Извольте, - я налил жидкость на дно стаканов, - что-нибудь скажите?

- Зачем утомлять ближнего своего пустословием в предвкушении доброго пития, общая здравица и приступим.

Мы выпили. Батюшка опустошил свой стакан мгновенно, одним рывком и тут же поставил его уже пустым на стол.

- Прошу прощения за скудный стол. Из всех закусок только сало да хлеб! - Сказал я, обведя рукой стол.

- Что Бог прислал православному воинству то и потребно, - улыбнулся поп, и потянулся за куском хлеба, на который потом положил ломоть сала.

- Спасибо, отец Николай, что всегда откликаетесь на мои приглашения. Я уважаю ваш тяжкий труд божий и верю, что он облегчает нашу участь. Волнуюсь, отец за боевой дух наших воинов. Что скажите, как настроения у солдат? Ведь мне завтра идти с ними в ад.

- Как Львов оставили было тяжелее, сейчас хоть и отходим, но иногда и контратакуем, потери, конечно, есть, но, слава Господу, солдаты понимание имеют! Терпят и все превозмогают.

Я посчитал, что достаточно времени мы ходили около да возле основной темы и задал священнику один из вопросов, которые меня мучили. Налив еще водки я осторожно спросил:

- Есть у меня, один смутьян, батюшка. Григорьев его фамилия. Не сталкивались? Что он? Присутствовал при Ваших беседах? А может и того… исповедовался?

- Нет, говорит, пока недостоин. Хотя, конечно, хитрит шельма, - отец Николай вновь лихо осушил стакан, отправив в рот остатки прежнего бутерброда.

Вот, черт эдакий не многословный, - подумал я, раздраженный простыми ответами полкового священника.

- А что другие, не согрешат? Не побегут в случае давления со стороны неприятеля? Не посромят отцов командиров? – попытался я подойти с другой стороны.

- Однако Вы, Станислав Максимович, максималист, а за себя-то можете полностью поручиться? – опять я не добился своего.

- В себе я, батюшка, уверен! Уверен я и в офицерах своих, проверенных целым годом боев. Уверен я и в солдатах, с которыми мы начали эту войну. Боюсь я остаться только с ними в трудную минуту. Волнуюсь и не уверен за новобранцев, пришедших из тыла. Что там твориться, в тылу, особенно в столицах? Говорят повсеместный нигилизм? Я ведь отец видел, что творилось в девятьсот пятом и шестом. Не хочу столкнуться здесь с тем бардаком. Старослужащих осталось у меня не много. А как побегут молодые, так и останемся мы вдесятером? Что тогда? Не смерти боюсь! Позора, да товарищей боевых подвести! А умирать за веру, отечество и царя мы научены!