Господин со шляпой

Кидаться за ним вдогонку я не стала — говорю ещё раз, Тимур без Писюна меня не сильно интересовал — но и с Ваней оставаться сидеть и разглагольствовать о любви тоже в мои планы не входило. Беспрестанно слышать «Сколько я ждал тебя такую?» и называть себя Юпитером — боже упаси. Боже! Так неужели это был Ваня?!.. Ну и ладно, он мне всё равно никогда не нравился.

После случившегося я наскоро попрощалась с Ваней и ушла домой, не забыв выдумать оправдание для своей неявки на вечернюю с ним прогулку. С этого момента, слава богу, он меня не беспокоил. Надо же посметь не явиться на свидание, когда тебя приглашает сам Ваня Дмитриенко! Гордый какой.

Больше ни Ваня, ни Тимур в мою личную жизнь не вмешивались.

Я с детства мечтала стать актрисой. Желание это зародилось, когда в двенадцать лет я посмотрела фильм «Леон» с, по-моему, такой же двенадцатилетней Натали Портман. Мне она всегда нравилась как актриса и женщина. Папе она тоже нравилась, но он сетовал, что с её участием мало хороших фильмов. Упоминал в основном только «Чёрного лебедя». Мама кино не сильно увлекалась, если только это не советские фильмы и до невозможности шаблонные сериалы по телеканалу «Россия». При мне папа о них отзывался молчком, потому что не привык материться, когда я рядом. А вот, что происходило за закрытыми дверями, — это я, боюсь, представить не могу. Хотя нет, всё же смогу. Мама лежит на диване, улыбается, наблюдая, как хороший человек — это амплуа играет один и тот же актёр во множестве сериалах — помогает бедной, попавшей в беду дурочке, чтобы в конце они оба обрели счастье друг в друге. Папа стоит, матерится, размахивает руками, просит бедную — мамину — душу одуматься, посмотреть на советского Тарковского — мама тарковщину не признавала — или хотя бы уклониться чутка на запад, на Филлини, Брессона, да даже на Одзу! Но нет, мамина улыбка отбивала все эти предложения, не проронив ни звука. Мой папа — большой поклонник кино. Видели бы вы, как он был счастлив, когда я в тринадцать лет смотрела с ним «Золотую лихорадку» Чаплина и улыбалась, а от танца булочек мы оба были в восторге. После окончания фильма папа крепко прижал мою голову к свой груди и принялся целовать в макушку со словами: «Моя дочка, моя». Из актёров папа выделял Джека Николсона и Янковского, хотя и смотрел со вторым скорее всего только «Того самого Мюнхгаузена» — это если не брать во внимание тарковщину. А вот из актрис он больше всего ценил Ану де Армас. Он по ней с ума сходил. Когда родители ругались, папа каждый раз клялся, что тут же собирает вещи и улетает в Лос-Анжелес, туда, где его будут ценить. Но так и не улетел. Наверное, всё же любил маму. Да и меня как оставит. Так, благодаря папе, кино помогло мне чуточку забыть Писюна, по крайней мере его горькую утрату.

И вот наступает пора, когда я в семнадцать лет поступаю в театральный институт. Другой город. Съёмная квартира. Самостоятельность. Поначалу было нелегко. Но привыкла. Завелись подруги, друзья… Как я уже упоминала ранее, преподаватель у нас был немного не того. Он считал себя истинным преемником Станиславского.