Господин Великий Новгород. Марфа-посадница

— А кто тогда с Борисовой чадью дела не имел! Только тот, кто не родилсе! Посадник Водовик, сам знаешь, был против Ярослава Всеволодовича, хотел на Чернигов опереться, было и передолили тогда, эко, добились, что смердам пять годов дани не платить! В ту пору все были довольны! А как затворил Ярослав пути да голодом задавил город, тут и подняли бунт.

Борисова-то чадь сперва в Чернигов подались, после во Плесков, а уж потом, как откачнулись все от их, они и ушли в немцы. Дак Творимир, отец Олексин, в немцы не бегивал, назад воротилсе! А что дела имел с тысяцким до последнего часу, то верно. Дак на того, кто быстро переметываетце, надежа плоха! С той поры сорок летов минуло, а как что, все наша Торговая сторона в ответе! Я у Олексы даве на пиру был, худого про него не скажу…

— Ты не скажешь, Ратибор скажет, тоже худо. Откачнутся от нас.

Оба задумались. Старый Кондрат пыхтел, переживая обиду.

— Орден, Орден! Без него бы и Ганза головы не подымала… — досадливо проронил Михаил. Ему было ясно, что за торговой спесью Ганзейского союза стоит воля Ливонского Ордена рыцарей-крестоносцев, разбитого, но отнюдь не добитого Олександром и даже очень усилившегося с тех пор.

— Ганза ждет, когда нас Орден сожрет! — гневно бросил Кондрат.

— Князя Олександра нет на них… — раздумчиво протянул посадник.

— Юрьев, однако, брали без Олександра! — возразил Кондрат.

— Под Юрьев, Кондрат, вспомни-ко, сколько силы собралось! Констянтин и Ярослав с полками, Товтивил с литвой и полочаны. Новгородская земля, почитай, вся. А уверен ты, что ежель я завтра кликну рать, то все за одину встанут?

Старый Кондрат поник седою головой.

— Что князь Юрий? — помолчав, снова спросил Михаил. Кондрат пожал плечами.

— Я сейчас от него, с Городца. Юрий от Ярослава ставлен, из его руки глядит.

— Из его ли?

— Бог весть! Бают — ликуется с немцы… Только на Городце Ратибор переветников навряд станет искать! А что бояре?

— Увидим.

— Без Елферия опеть не решить?

— Не решить без него, Кондрат. И без Миши не могу решить, и без Жирослава… Что я с одною Славной да без низовских полков против Ордена пойду?

— Молчишь ты все, Михаил, — с укором покачивая головой, возразил старый тысяцкий, — много видишь, знаешь того более… Боишься или таишься от меня, бог весть!

— Эх, Кондрат, Кондрат! Не меня тебе трусостью попрекать! Но и сам Олександр, не уладивши вперед между своими, в бой не кидался. Елферия попытаем… А ты, Кондрат, не горячись и на совете боярском тоже на меня смотри. Как я, так и ты, добро?

— Добро-то добро… Тебе не верить, так кому еще? А ежели по князеву слову решат?

— Смолчи. Приказать только то можно, что люди сами от себя захотят, тогда лишь и сделают по-годному.

— Тяжко! Владыко Далмат цто думат?

— Стар. Ветх деньми… Пойдем, икону покажу, даве принесли, Николу-угодника. Обетная, в Никольский собор, еще не святил. Высокого мастерства вещь!

— Кто писал?

— Василий.

— Хитрец!

— Мастер.

Глава 8

Утром того же дня, еще прежде посадника Михаила, икону ту довелось повидать и Олексе.

Выбрал наконец день побыть с семьей. По ночному подстылому насту привезли бревна и тес. К первой выти [20] Олекса успел уже сгрузить и отпустил повозников. Заплатил дешево. Веселый — впервой за последние дни растормошил Домашу, поднял заспанного Онфимку:

— Хочешь в торг? Персидских гостей смотреть!

Онфимка запрыгал от радости.

Пошли четверыма: сам с Домашей, Янька и Онфим. Домаша повязала голову вишневым владимирским платом, щурилась на солнце. Мальчишки с утра играли в баски.

Че па че,
Забили, как рака,
Изосима дурака!

— пели они хором проигравшемуся пареньку.

— Это кого забили?

— Изосимку, Хотеева сына.

— А! Колпачника! С естольких лет уже бьют…

— Онфимка, иди к нам!

— Онфиме, куда пошел?

— Мы в торг с батей! — гордо отвечал Онфим.

— Ты чего, Олекса? — негромко спросила Домаша, влажными весенними глазами всматриваясь в лицо странно взбудораженного мужа.

— Я-то? А так, вспомнилося… Пустое! Янька-то у нас красавица будет, а?

Миновали Варяжскую. Вдоль улиц, прорывами, открывался посиневший вот-вот уже тронется — Волхово, с толпами народа по берегам.

Торг шумел разноголосо и разноязычно. Готы, варяги и немцы спешили распродать залежавшийся товар, опростать амбары до нового привозу. Однако больших оборотов еще не было. Даже мелкие покупатели торговались, придерживая серебро.

Весело любому глядеть на богатый торг, а купцу — вдвое. В прежнее время Олекса чувствовал себя на торгу хозяином. Он и сейчас остановился, повел очами и вдруг заобъяснял с непривычной издевкой в голосе:

— Мотри! Чисто улей! Али мураши! Все помалу тащат, никто с торга возом не везет. Гляди-ко! Вона, и эти, мелочь, и те по рыбинке несут, по две. Как же! Не ровен час, купишь об эту пору чего похуже, а привезут настоящий товар, будешь в кулак свистеть да на других глядеть! А расторговатьце небось кажной норовит! Свое-то продать дочиста! А что, коли б приказать, силой? Славно!

Он раздул ноздри и с нежданной угрозой повторил: