Господство

— Это верно. Мы действительно виделись на уроке. Как это я запамятовал?

Дион, стоявший опираясь спиной о парту, теперь выпрямился. Что-то в тоне учителя показалось ему странным и необычным.

Угрожающим.

Именно угрожающим.

Он посмотрел на Холбрука, и в животе похолодело. Во взгляде учителя была открытая враждебность, какая в чуть завуалированной форме прозвучала в его голосе. Что он такого Холбруку сделал?

Внезапно он осознал, что классная комната заперта.

— Я… получил вашу записку. — Он поднял ее вверх, чувствуя, что его голос дрожит, и не зная, как эту дрожь остановить.

— Да, — сказал Холбрук.

— Видимо, это по поводу свободного обучения? Я уже говорил вам, что не хочу заниматься индивидуально.

— Почему? — спросил учитель. — Боишься оставаться со мной один на один? — Он усмехнулся.

Черт возьми, это уже было совсем непонятным. Дион направился к двери.

— Извините, — сказал он, — но мне надо идти.

— Боишься, что я стану к тебе приставать?

Дион остановился, повернулся к учителю лицом и увидел, что в его сумке не продукты, а пергаментные свитки.

— Если вы за этим меня позвали, — холодно произнес он, глядя учителю в глаза.

Холбрук отвернулся и сделал шаг назад.

— И зачем же, как ты думаешь, я пригласил тебя сюда?

Как ему хотелось, чтобы здесь сейчас оказался Кевин. Тогда бы, чувствуя моральную поддержку друга, он обязательно бы выпалил: «Потому что вы извращенец, вот почему». Но Кевина рядом не было, а ему не хватило храбрости бросить эти слова учителю.

— Не знаю, — пробормотал он.

Холбрук выдвинул верхний ящик стола. Дион вытянул шею, стараясь разглядеть, что тот вертит в руках. На первый взгляд это было похоже на длинный сверкающий нож. Он лежал среди карандашей и скрепок.

Дверь в комнату открылась, и Дион испуганно вздрогнул.

— Одну минутку! — сказал Холбрук.

Дион не понял, к кому обращался учитель, к нему или группе мужчин, входивших в комнату. Но времени на размышление не было. С отчаянно колотящимся сердцем он быстро проскочил мимо них через дверь в коридор и с удивлением обнаружил, что школа пуста. Не было видно никого — ни преподавателей, ни учеников.

Молодой человек обернулся и поймал взгляд одного из гостей Холбрука. Тот пристально смотрел на него. Дион быстро побежал по коридору к выходу. Их было пять человек, и у каждого в руке — матерчатая сумка со свертками, такая же, как у Холбрука. Дион не знал, куда его пригласили — на собрание какого-то клана или для чего-то другого, — но было в этой ситуации нечто, что не укладывалось ни в какие рамки. Не прекращая бежать, он оказался во дворе школы. Выскочив наконец на улицу, он направился к дому.

Глава 22

Пастор Робенс разглядывал прихожан. Церковь была полупуста. Он попытался улыбнуться, хотя ему было сейчас не до улыбок. Три недели назад, когда посещение церкви начало снижаться, он решил, что в этом виновата охватившая город эпидемия гриппа. Две недели назад он связал это с хоккейным турниром, который транслировался по телевидению. Но в конце последней недели он был вынужден признать, что творится что-то неладное. Число прихожан неукоснительно сокращалось. В будние дни службу посещали единицы, по воскресеньям их число уменьшилось по крайней мере вдвое.

Последние пять дней он пытался осмыслить происходящее. Что же случилось? Пастор Робенс просмотрел конспекты своих проповедей за последние два месяца — может быть, он случайно сказал что-нибудь обидное, что-нибудь такое, что могло отвратить людей от церкви, — но не нашел ничего. Он даже звонил некоторым своим постоянным прихожанам, прекратившим посещать воскресные проповеди, и спрашивал, почему они перестали ходить на богослужения. Все до одного утверждали, что ничего не случилось, что все в порядке, и обещали показаться в следующее воскресенье.

Никого из них он больше не видел.

И еще шестеро прихожан исчезли.

Органист кончил играть, и пастор Робенс улыбнулся, молитвенно сложив руки. Улыбка была фальшивой, просто маской. Сегодня на душе у него было очень неспокойно.

Очень.

Последние звуки музыки растаяли в воздухе.

Пастор Робенс склонил голову.

— Давайте помолимся.

* * *

Полли Тролл быстро разжевала просвиру и с жадной поспешностью запила вином. Отец Ибарра улыбнулся ей, благословил и двинулся дальше. Следующим был Билл Бенч. Отец Ибарра глянул поверх головы Билла на пустые скамьи, затем на два ряда коленопреклоненных мужчин и женщин. Общее количество прихожан падало, однако желающих причаститься стало больше.

Значительно больше.

Казалось бы, он должен был этому радоваться. Но, наоборот, ему это было неприятно. В том, с какой беспокойной жадностью его прихожане делали этот маленький глоток вина, было что-то порочное. Это казалось ему почти святотатством. Именно так. Во время службы они вроде бы все делали правильно — с вдохновением читали молитвы, почтительно передвигались по храму, — но и в этом он уловил что-то неправедное, богохульное. Их воодушевление представлялось ему каким-то нездоровым, каким-то нехристианским. Создавалось впечатление, что их больше интересует вино, чем сам ритуал. Этого он совершенно не мог понять.