Госпожа

– Вот что, Ксюша… ты, наверное, слышала, что я с войны много чего привез, да и у советской власти я на хорошем счету, воевал за неё? Так, что на ногах хорошо стою. Выходи за меня, ни в чем нужду терпеть не будешь. Ты в барском доме к чистой жизни привыкла, за мной также будешь жить. Черной работой неволить не буду. Не за то я воевал, чтобы моя жена за коровами ходила да в навозе ковырялась. Поверь, я не брешу попусту, я при новой власти в большие люди выйду, я скоро в партию запишусь и со многими коммунистами дружбу на войне водил, они рекомендации мне дадут, и в городе у меня верные товарищи есть. Ну, а потом и сельсовет мой будет. Там сейчас одни беспартийные сидят, в уезде начальство этим недовольно. Мне уже прямо сказали, как большевиком законным станешь подшиваловский сельсовет тебе поручим. Ты ж девка умная, понимать должна, что за мной как ни за кем хорошо жить будешь, как сыр в масле кататься, – горячо уговаривал её Яков.

Ксения слушала и сердце её замирало. Сбывалось то, что пророчила ей перед расставанием барыня Ирина Николаевна. Выйти замуж за местного начальника? Но до сих пор в её понимании тот начальник отождествлялся с мужиком заметно старше её, никак не менее 30 лет от роду. И даже в мечтах это её несколько коробило. Она вспомнила, как Ирина Николаевна отказывала слишком старым претендентам на её руку, к которым, напротив, был весьма благосклонен её отец. Но даже здесь ей вдруг вот так повезло, ведь Яков по всему был то, что надо – молодой перспективный кандидат в советские начальники. Ведь в наступивших реалиях даже богатство не столь значимо как раньше, главное власть, должность. А тут и то и то в наличии.

Ксения для вида не поддалась на уговоры, снисходительно улыбнулась и сказала, что подумает. На следующее «свидание» она заготовила несколько вопросов:

– А где мы будем жить, кто оплатит свадьбу и насчет обещания не неволить её черной работой – кто в доме её будет делать?

Яков на радостях начал вообще сулить «златые горы». Пообещал, что отделится от отца, построит свой просторный дом, наймет батраков для работы в поле и прислугу для дома и много чего еще. Ксения понимала, что далеко не всё из того что обещал Яков исполнится. Но ей так хотелось, чтобы исполнилось хотя бы что-то, стать если не полноценной барыней, то хотя чем-то вроде неё. Потому, опять же не изменив себе, она несколько свысока, эдак по-барски произнесла, словно делая великое одолжение:

– Ладно, засылай сватов…

1963 г.

Следующее возвращение Ксении Андреевны в реальность спровоцировал громогласный диалог снохи и сына. Вернее, сын говорил на необычно высоких тонах. Столь жаркий спор возник в связи с проблемами в снабжении местных магазинов продовольственными товарами. На периферии это ощущалось особенно остро. С прилавков вдруг совсем пропала всякая крупа и её «выбрасывали» раз в неделю и продавали по одной пачке на человека. Вот сноха и решила поставить в очередь и детей, чтобы таким образом приобрести еще две пачки. Главу семейства, унаследовавшего от матери качество именуемое гордостью, это возмутило:

– Не бывать такому, чтобы мои дети как нищие стояли часами в очереди за пачкой несчастной крупы!

– Да что с ними сделается, зато две лишние пачки в доме будут, – не повышая голоса, отстаивала свою точку зрения сноха, никогда особой гордостью не отличавшаяся.

– Я лучше у себя на работе достану это пшено, да и зачем тебе столько? – не уступал сын.

– Как зачем, вон, говорят, в зиму голод будет. Не только пшено, соль и спички надо запасать. Забыл, что ли как голодали?

Жители Поволжья, что пережили 20-е и 30-е годы не помнить о голоде не могли. Потому и сын сразу стушевался, и вместо жены начал ругать власть:

– Да уж… Черт бы этого Хруща побрал. Сколько про кукурузу и целину орал… доорался, опять в стране жрать нечего. Фашистов победили, в космос, вон, летаем, а продуктов как не хватало, так и не хватает. Кукурузник чертов… Ну, ладно здесь на юге она хорошо растет, а на север-то зачем ее попер!? Вон сколько площадей под нее там засеяли, а она не родится на таком холоде. А сколько с тех площадей можно было пшеницы и ржи собрать. Или Целину вон распахали, сколько пастбищ казахских погубили, а там за десять лет всего один год урожайный был. А если бы казахам позволили там скот без ограничения водить, они, может, страну бы мясом завалили. А так, ни хлеба, ни мяса. Одно слово, балбес лысый…

– Тише ты, Володь… Не дай бог, кто подслушает, да донесет, – забеспокоилась сноха.

– Да и пусть, поди не сталинские времена. Сколько можно бояться? – хорохорился сын, но заговорил тише.

У Ксении Андреевны затекла спина и она попыталась повернуться, кровать заскрипела. В комнату с озабоченным лицом заглянул сын:

– Мам, ты что?

– Ох, Володь, помоги… Что-то совсем сил нет, – слабым голосом попросила Ксения Андреевна.

Сын бережно помог матери повернуться на бок.

– Мам, может покушаешь?

– Не хочу, сынок… Я лучше так полежу.

– Ну, как же, надо обязательно есть, оттого и сил у тебя нет, – настаивал сын.