Госпожа

Когда запасы хлеба в деревне стали подходить к концу, Яков поехал в Саратов и там через своих знакомых по партизанской деятельности сумел выбить для Подшиваловки продовольственную помощь, которая шла по линии Красного Креста и которую курировали норвежский ученый Фритьоф Нансен и Папа Римский. И таких обозов с продуктами Яков с зимы по лето 1922 года организовал несколько. Причем обозы сопровождала охрана из подшиваловцев, чтобы по дороге их не разграбили, что в голодающем краю случалось часто. Особенно памятным был обоз в феврале месяце. В том обозе, кроме всего прочего прибыл и дар Папы Римского, неведомое для крестьян какао. Его варили прямо на улице в полевых кухнях и наливали в кружки, чашки, котелки, кастрюли, чугунки… всем желающим. В придачу к какао давали пшеничную булочку. Понятное дело, за невиданным лакомством сразу выстроилась очередь. Но, увы, даже недоедающие люди далеко не все смогли столь непривычный напиток выпить.

К тому времени Ксения с Яковом уже отделились от стариков Буровых и жили в своем новом доме. Более того летом 1921 года Ксения родила первенца, сына которого в честь Ленина назвали Владимиром. Ну, а дом… для члена сельсовета, имевшего деньги и власть, нанять за приемлемую цену работников в условиях безработицы не составило проблем, то же самое и со стройматериалами. В новый дом молодые супруги въехали осенью 1921 года, как раз в преддверии надвигавшегося голода. Яков мотался в Саратов, организовывая помощь для деревни, но и себя не забывал. В обозах у него всегда имелась «личная заначка», которую он втихаря разгружал на своем подворье. И в этот раз, возвратившись с очередным обозом, Федор забежал домой, поцеловал жену и лежащего в люльке сына, не преминув с гордостью поведать:

– Слава Богу, довез! Возле Головиньщино еле отбились. Хотели задние сани у нас увести. Но мы не дали, в воздух стали стрелять, отогнали. Ксюшь, там какою-то какаву привезли в полевых кухнях. Сейчас воду разогреют, мешок туда высыпят, сварят и будут как чай всем раздавать. Дай какую-нибудь кастрюлю, я и нам принесу.

Ксения выслушав мужа постучала его пальцем по лбу и передразнила:

– Какава… Не вздумай. Ты знаешь, что такое какао на одной воде да еще в котле приготовленное? Его в рот не возьмешь. На вот, набери с полмешка и принеси порошок. Я знаю, как его вкусно готовить. Наши баре его только с молоком пили, да с сахаром. А там в котле без молока, без сахара, его вообще пить нельзя, блевать все будут как с похмелья…

Ксения сбегала в дома отца и свекра, предупредила, не ходить пить какао из походных кухонь, а шли к ним, чтобы насладиться этим напитком, а не хлебать тошнотворную бурду. Тем временем возле походных кухонь уже давились не только подшиваловцы, но и жители соседних деревень, которые набежали, прослышав о раздаче в Подшиваловке «гостинцев от Папы Римского». Мало кому то какао пришлось по вкусу, многих тут же выворачивало прямо на снег.

Вследствие родов и того, что в отличие от большинства односельчан Ксения не голодала, она вновь заметно поправилась, а так как любила нарочито богато одеваться и ей было во что, то она и выглядела… Нет, барыней-помещицей она не смотрелась, скорее купчихой с картин Кустодиева. И если бы в округе не свирепствовал голод, то столь цветущий вид жены бывшего красного партизана, нынешнего члена сельсовета и коммуниста возможно и не вызвал бы у односельчан столь негативной реакции. И если бы в деревне не были многим обязаны Якову вряд ли бы Ксении сошла с рук такая нарочитая, бьющая в глаза сытость. Ксения чувствовала это отношение, но воспринимала его как ту же зависть, что раньше крестьянки демонстрировали в отношении нарядов и стати Ирины Николаевны. Она же все больше входила в образ барыни и без стеснения ходила по деревне, нарядившись в обновы, что регулярно привозил ей из города муж, выставляя напоказ и наряды, и обтянутые оными округлости. Платья и кофты не всегда подходили по размеру, но Ксения в горничных прошла такую школу, что умела подогнать по фигуре любую одежду.

Яков тоже особо не обращал внимание на «общественное мнение», считая что имеет законное право одевать жену как барыню, не говоря уж о том, что вволю кормить, даже когда вокруг едва ли не все влачили полуголодное существование.

Замечание Ксении решился сделать только отец, когда она в очередной раз зашла к ним в гости:

– Ты бы Ксюш, того… особо-то богачеством и тем что у вас хлеба вдоволь не хвалилась, да и одевалась поплоше, а то сглазят. Уж больно народ вокруг злой с этой голодухи стал.

– Ой, тять, да знаю я всё… пустое это. Почему-то когда барыня Ирина Николаевна тут ходила в шляпке с перьями, вся в золоте и платье нарядное в заду и на груди у неё чуть не лопалось, а все вокруг в дерюгах, рубахах дырявых, босые… И никто тут ей свое зло в глаза не высказывал. Напротив, все ей улыбались, кланялись, да здравия желали, – отмахивалась от советов отца Ксения.

– То барыня, – качал головой отец.

Ксения на это ничего не ответила, лишь смерила отца снисходительным взглядом…