Госпожа

С учетом своего специфического жизненного опыта Ксения Андреевна сделала свои выводы из того, что услышала о дефиците продуктов в стране. Если сын во всем винил «кукурузную» политику в области сельского хозяйства, то мать мыслила по своему давно выработанному шаблону, в основе которой лежали те же услышанные ей в далекой юности слова: сытым особенно приятно быть, когда вокруг голодные. Для того власть и устраивает этот перебой со снабжением продуктами, чтобы начальники приятно ощущали свою собственную сытость, чтобы перед своими женами, детьми, родственниками хвастать. Дескать, вот я какой умный и ловкий, как я вас кормлю и одеваю, в то время как все остальные перебиваются с хлеба на квас и одеваются только в сатин и дешевый ситец. Вот я какой, любите меня и уважайте…

Тогда в НЭП семья Буровых именно так и жила. Если так смог жить всего лишь деревенский председатель сельсовета, то почему так же не могло быть на губернском и даже государственном уровне. Разве начальники всех уровней не мыслили так же и для осуществления этой мечты не рвались к властным вершинам?

После инъекции морфия Ксения Андреевна вновь перестала ощущать боль, ей стало даже непривычно хорошо, и она вновь провалилась в забытье, чтобы на этот раз насладиться воспоминаниями о самом приятном периоде своей жизни.

1923-1927 г.г.

Ксения, еще живя в доме свекра, так себя поставила, что никто не смел ею помыкать. Но все же полноправной хозяйкой она себя там чувствовать не могла. Потому она постоянно торопила Якова строить свой дом и отделяться. По-настоящему она «развернулась» когда Яков занял пост председателя сельсовета. Новый дом Буровых не походил ни на один в русской части Подшиваловки, ибо строить его Яков нанял немцев, да и на стройматериалах не экономил. И немцы построили ему прочный, просторный, красивый дом из привезенных в степную полосу дорогих сосновых бревен. Дочку Ксения рожала уже в том новом доме. И зажили они…

Хоть и избежала Подшиваловка страшной участи некоторых соседних деревень и сел, но все равно после 1922 года почти вся деревня, в том числе и ее немецкая часть, пребывала в нищете, почти ни у кого за душой не имелось ни гроша. А у Якова Бурова и деньги были и власть и дом полная чаша. Конечно, можно было сказать, что для своего возвышения и обогащения он использовал горе народное, но с другой стороны во многом благодаря Якову, многие его односельчане пережили то страшное время.

Если в доме у свекра Ксения еще выполняла кое какую домашнюю работу, то в своем сразу потребовала нанять прислугу, а для тяжелой работы на огороде и скотном дворе постоянных батраков. Яков во всем, что касалось домашних дел беспрекословно слушал жену и готов был исполнить любой её желание и даже каприз. Тяга к обогащению у Якова оказалась наследственной, а тут ко всему и один из высокопоставленных большевиков Николай Бухарин с высокой трибуны провозгласил обращаясь к крестьянству: Обогащайтесь! Ох, как пришелся по нраву Якову тот лозунг, и он обогащался. В придачу к своему земельному наделу он еще брал несколько в аренду, хозяева которых были не в состоянии их обрабатывать. Казалось коммунисту и советскому начальнику не с руки эксплуатировать бедняков, но Яков данными этическими нормами не заморачивался и в посевную и уборочную нанимал до двух десятков временных батраков. Их руками и руками постоянных батраков и батрачек он фактически развернул на своих полях, огороде, скотном дворе хозяйство, дававшее стабильную немалую прибыль – труд батрачий был дёшев.

Ксения в основном руководила домашней прислугой, следила за огородом и скотным двором, но при этом сама ни к чему рук не прикладывала. За своими руками и лицом она теперь ухаживала, как это делала в свое время её барыня. Для этого она использовала и клубнику и сметану, когда бывала в городе обязательно покупала в прок косметические кремы, мази, пудру… Если лицо у нее и так было свежим и румяным, то с руками пришлось немало повозиться, чтобы они наконец приобрели нежную припухлость, то есть превращались в барские ручки…

Яков в своей искренней любви к жене позволял ей жить, так как она хотела. Сам же он не перенял барских замашек и даже в постели позже семи часов обычно не залеживался. А вот Ксения за исключением того периода когда кормила грудью дочь, поспать любила и опять же по примеру своей барыни валялась в постели до девяти, а иногда и до десяти часов. После вторых родов Ксения еще больше округлилась, но опять же не по-барски. То была налитая упругой плотью, величественная, красивая… но нет, не барыня, а опять же кустодиевская купчиха. Самой себе Ксения не очень нравилась – ведь она не походила на свой идеал, свою барыню. Зато Яков от внешности жены пребывал в полном восторге. Его любовь к ней с годами только крепла, можно сказать, он её почти боготворил. Именно с её слов он тоже уверовал, что теперь именно они должны жить как жили господа, что теперь они здесь вместо них и должны стать теми же помещиками, только по-другому зваться. И вроде все к тому шло…