Госпожа Бовари

Он сидел скрестив руки на коленях, и, приблизив лицо к Эмме, глядел на нее снизу вверх пристально. Она различала в его глазах золотистые искорки, сверкавшие вокруг черных зрачков, и даже обоняла запах помады, которой лоснились его волосы. Тогда ее охватило томление; она вспомнила виконта, пригласившего ее на вальс в Вобьессаре, — от его бороды, как и от этих волос, несся аромат ванили и лимона; бессознательно она прикрыла глаза, чтобы полнее вдохнуть этот запах. Но, откинувшись на спинку стула, она увидела при этом движении — далеко, на краю полей — «Ласточку», старый дилижанс, медленно спускавшийся по косогору Лё, поднимая за собою облако пыли. В этой желтой карете так часто приезжал к ней Леон, и по этой же дороге он уехал навсегда! Ей показалось, что она видит его по ту сторону площади, у его окна; потом все смешалось, заволоклось туманом; ей казалось, что она кружится в вальсе, под огнями люстры, с виконтом, и что Леон недалеко, что он сейчас войдет… а между тем продолжала чувствовать возле себя голову Родольфа. Сладость этого ощущения пронизывала ее прежние, опять зашевелившиеся желания, и, словно песчинки в вихре, они кружились в тонких волнах аромата, лившегося в ее душу. Несколько раз она расширяла ноздри, вдыхая свежий запах плюща, обвивавшего капители колонн. Она сняла перчатки, отерла руки; потом обмахнула лицо носовым платком, прислушиваясь сквозь шум в висках к гулу толпы и голосу советника, скандировавшего нараспев свои фразы:

«Продолжайте! Упорствуйте! Не внимайте ни внушениям рутины, ни слишком поспешным советам не в меру отважных экспериментаторов! Заботьтесь прежде всего об улучшении почвы, о хорошем удобрении, об усовершенствовании пород лошадей, рогатого скота, овец и свиней! Пусть этот съезд будет для вас мирной ареной, на которой тот, кто вышел из состязания победителем, протягивает руку побежденному и братается с ним в ожидании дальнейших успехов! А вы, почтенные слуги, скромные работники, чей тягостный труд до наших дней не был оценен ни одним правительством, придите получить награду за ваши молчаливые добродетели и будьте уверены, что государство отныне устремило свои взоры на вас, что оно поощряет вас и ограждает, что оно будет поддерживать ваши справедливые требования и облегчит, насколько это возможно, бремя ваших тяжелых жертв!»

Тут Льёвен сел; встал Дерозерэ и начал свое слово. Вторая речь не была, быть может, так цветиста, как речь советника, но она отличалась преимуществами более положительного характера, а именно более специальными знаниями и более существенными соображениями. Похвалы правительству заняли в ней меньше, а религия и земледелие — больше места. Были поставлены на вид взаимные отношения той и другого, и выяснено, насколько они дружно содействуют успехам цивилизации. Родольф с госпожою Бовари беседовали о снах, предчувствиях, магнетизме. Оратор, восходя к колыбели общества, описывал суровые времена, когда люди питались желудями в чаще лесов. Впоследствии они бросили звериные шкуры, оделись в шерстяные ткани, провели борозды и насадили виноградную лозу. Было ли то благом и не таилось ли в этих открытиях более опасностей, нежели преимуществ? Дерозерэ ставил себе эту проблему. Родольф от магнетизма мало-помалу перешел к сродству душ, и в то время как председатель съезда указывал на Цинцинната за сохой, на Диоклетиана, сажающего капусту, и на китайских императоров, знаменующих новолетие посевом, вдохновенный собеседник объяснял молодой женщине, что причина этих непреодолимых привязанностей — наследие прежних жизней, пережитых нами до появления нашего на свет.

— Так, например, мы с вами, — сказал он, — почему мы встретились? Какой случай свел нас? Объясняется это, конечно, тем, что, несмотря на пространство, нас разделявшее, мы, подобно двум рекам, которые текут врозь, чтобы потом слиться, следуем направлению общего нам обоим водосклона.

Он схватил ее руку; она не отняла своей руки.

«Лучшее общее ведение сельского хозяйства!» — выкрикнул председатель.

— Например, когда я зашел к вам намедни…

«Господину Бизэ из Кенкампуа»…

— Знал ли я, что окажусь вашим спутником?..

«Семьдесят франков!»

— Сто раз хотел я уйти, но все же пошел за вами, остался.

«Удобрение почвы».

— Как остался бы и сегодня, и завтра — все дни, всю жизнь!

«Господину Карону из Аргеля золотая медаль!»

— Никогда, ни в чьем обществе не находил я столь полного очарования.

«Господину Бену из Живри-Сен-Мартен!»

— И потому я унесу воспоминание о вас.

«За барана-мериноса»…

— Вы же забудете меня, я пройду в жизни вашей как тень.

«Господину Бело из Нотр-Дам»…

— Но нет, не правда ли, я займу какое-нибудь место в ваших мыслях, в вашей душе?

«За породу свиней премия разделена поровну: господам Легириссе и Кюленбургу — по шестидесяти франков!»

Родольф пожимал ее руку и чувствовал, что она горит и трепещет, как пойманная горлинка, которой хочется на волю; попыталась ли она отдернуть руку или же ответила его пожатию, но она сделала движение пальцами.