— Я не вправе мешать вам, сударь, спасти эту семью от отчаяния, — сказала она. — Я пришлю к вам своего подопечного, а лучше — его невесту; бедный юноша будет счастлив вдвойне, если узнает обо всем от нее.
На этот раз поднялся уже я и сказал:
— Я задерживал вас дважды, сударыня, а теперь спешу вернуть вам свободу.
— Не сердитесь, если я воспользуюсь ею, чтобы поскорее сообщить добрую весть моим бедным страдальцам. Вы осчастливите целое семейство, сударь, и Господь воздаст вам за это!
Поклонившись, я проводил г-жу де Шамбле до двери прихожей, где, как уже было сказано, ее ждал слуга.
Когда я остался один, меня охватило необычное состояние духа, или, вернее, души.
Вернувшись в кабинет, я некоторое время стоял возле двери, не понимая, почему я продолжаю стоять, и не осознавая собственных мыслей.
Я лишь вспоминал недавнюю сцену, чувствуя себя во власти могучих чар.
Кроме того, я испытывал физическое и нравственное блаженство, какое до сих пор еще не посещало меня, но не отдавал себе отчета в том, чем вызвано это состояние.
Мне казалось, что я обрел небывалое равновесие всех своих способностей.
Все мои чувства обострились до такой степени, что, казалось, приблизились к своему апогею.
Я ощущал себя счастливым, хотя ничто в моей жизни не изменилось и ничто как будто не предвещало радости.
Мне было стыдно, ведь я сказал себе после смерти бедной матушки: «Я уже никогда не буду счастлив!»
И вот теперь я думал о своей утрате не с прежней скорбью, а со светлой грустью, заставившей меня обратить взор к Небу.
И тут меня ослепил луч солнца, упавший на лицо.
— О моя добрая, моя обожаемая матушка! — вскричал я вполголоса. — Не ты ли глядишь на меня?
В тот же миг легкое облако заслонило солнце, а затем луч показался снова и засиял еще ярче.
Мне подумалось, что тень смерти промелькнула между солнцем и мной.
Луч же света был улыбкой, и я улыбнулся ему в ответ, а затем снова опустился в кресло, стоявшее напротив того, где только что сидела г-жа де Шамбле.
Я погрузился в мечты, и дальнейшие полчаса показались мне одними из самых приятных в моей жизни.
Из забытья меня вывел слуга Альфреда, сообщив, что пришла девушка, одетая как нормандская крестьянка.
Нетрудно было понять, что это молочная сестра г-жи де Шамбле, которая хочет меня поблагодарить.
Я велел слуге проводить ее в кабинет, а затем взять две тысячи франков из бронзовой чаши на камине и принести их мне.
VI
В самом деле, это была молочная сестра г-жи де Шамбле.
Я увидел, как в кабинет входит прелестная крестьянка, выглядевшая на два-три года моложе своей хозяйки (я употребляю это слово, так как впоследствии узнал, что она выполняет в доме графини обязанности горничной).
Как мне и сказали, посетительница была одета в платье нормандской крестьянки, но весьма кокетливо. Благодаря своему наряду, который чрезвычайно ей шел, она показалась мне одной из самых хорошеньких девушек, каких я когда-либо видел.
Щеки ее пылали от смущения.
— Вы тот самый господин, что… тот самый господин, что… — пролепетала девушка.
— Да, это я, тот самый господин, что… — отвечал я со смехом.
— Дело в том, что госпожа сказала о том, что кажется мне невозможным.
— Что же сказала вам госпожа?
— Она сказала, что вы дадите нам две тысячи франков, чтобы купить замену для Грасьена.
В тот же миг вернулся слуга и передал мне две тысячи франков.
— Это очень даже возможно, — произнес я. — Вот деньги, милое дитя. Протяните руку.
Девушка колебалась.
— Вот видите, вы сами этого не хотите.
Она робко протянула руку, и я положил на ее ладонь две тысячи франков золотом.
— О Господи! — вскричала девушка. — Какая крупная сумма! Сможем ли мы когда-нибудь вернуть вам долг!
— Дитя мое, разве госпожа не сказала вам, что я, напротив, даю эти деньги лишь при условии, что вы не станете их возвращать?
— Но, сударь, вы же не можете дать нам такую сумму просто так?
— Я и не даю эти деньги просто так, а заставлю вас за них расплатиться.
— Боже мой! Каким образом?
— Успокойтесь: вам лишь придется поговорить со мной пять минут о ком-то, кто очень вас любит и не любить кого вам не достанет неблагодарности.
— Я люблю только двух людей на свете, не говоря о моей матушке и младшей сестре: Грасьена и госпожу де Шамбле. Нет, мне следовало бы сказать: госпожу де Шамбле и Грасьена, так как, по-моему, я люблю ее еще больше, чем своего жениха.
— Значит, мы поговорим об одной из этих особ.
— О ком же?
— О госпоже де Шамбле.
— Очень охотно, сударь. Я так люблю ее, что буду говорить о ней с большим удовольствием.
— В таком случае, присядьте, — сказал я, пододвигая к девушке стул, — и доставьте себе это удовольствие.
— О сударь! — воскликнула она, продолжая стоять.
Я настаивал на своем, и девушка села.