Госпожа Клио. Заходящее солнце

– Их не учитывают в сведениях, которые ежегодно подает каждый курака – их, вроде, нет среди подданных Великого Инки, поэтому они ничего не получают из тамбо – ни горстки маиса, ни новой одежды. Они умирают от голода и непосильной работы… кстати, когда ты отправишься к Большой Воде, то ни в одном тамбо не сможешь получить еду, потому что не принадлежишь ни к одному известному айлью.

– А как они это узнают? – удивился Найплам.

– Твоя жизнь, жрец, сильно отличается от жизни обычных людей. Люди колла с берегов озера Титикака носят шерстяные шапочки, люди уанка – черные тюрбаны, каньяри – тонкую деревянную корону, мы носим желтую льяуту. Без этого никто не может рассчитывать на милости Инки, а у тебя нет знака.

– Странно… – Найплам задумался, – а зачем мне получать что-то в тамбо? Разве люди не могут прокормить себя сами?

– Нет. Это закон, который установил еще Манко Капак. Люди сдают в тамбо все, что сумеют добыть или изготовить, а потом Великий Инка собирает данные о своих подданных, и, в зависимости от их числа, каждый айлью получает одежду, посуду, еду. Это очень справедливо, ведь тогда все живут одинаково, и никто не может возвыситься над другими. А тебя для них просто не существует…

– Мне не нужно того, что распределяют из тамбо, – Найплам усмехнулся, подумав, что стоит выше «справедливости» Великого Инки и не нуждается в его заботе. Он служит Ланзону, способному закрыть Солнце, и если вовремя не добраться до Большой Воды, Крылатый Змей докажет, чья система справедливее.

– Как хочешь, – Ранча вздохнула, – все равно я иду с тобой.

– Разве твой муж не станут тебя разыскивать?

– Нет, потому что у нас сервинакуй. Знаешь, что это такое? – Ранча хитро улыбнулась.

– Нет, – Найплам пожал плечами, – я был маленьким, когда жил с людьми, и почти ничего не помню.

– Сервинакуй – это значит, что родители уже договорились о нашем браке, дали землю и построили жилище; мы живем вместе, ведем хозяйство, но для решения, по закону, нам отводится десять лет, в течение которых каждый имеет право уйти, и никто из айлью никаких обязательств нести не будет.

– А твой отец? Он может отправить погоню, а у меня нет времени, чтоб прятаться…

– Отцу сейчас не до того, – перебила Ранча, – к тому же, когда придут чанка, он будет только рад, что меня нет в городе.

– Скажи, – Найплам прищурился, – кое-что я все-таки помню… почему ты, дочь курака, не удалилась в «дом избранных женщин», если не хочешь замуж?

– Чтоб не знать другой любви, кроме любви к Солнцу? Это уже невозможно, потому что я знаю ее – у меня было много мужчин… и, вообще, я не понимаю, ты заботишься обо мне или о встрече с Ланзоном?

Найплам растерялся. Действительно, какое ему дело до ее жизни? Но, с другой стороны, раз Ланзон собирается выпустить Змея, значит, нынешний мир ему не нравится, и он хочет создать новый. А любой мир начинается с мужчины и женщины. Так, может, именно, с этой женщины все возродится заново?.. Не зря ж она появилась так неожиданно!..

– Хорошо, идем, – сказал он, немного подумав, – только я отправляюсь сегодня же.

– Я готова. Моя одежда на мне; только возьму еды и буду ждать тебя у моста. Там стоит много плотов, и я, как дочь курака, могу взять любой из них. Сначала мы поплывем в Кахамарку,[19] а потом пешком отправимся к Большой Воде.

Слушая ее уверенный голос Найплам пришел к выводу, что Ланзон правильно выбрал прародительницу своего царства.

* * *

Прошла уже неделя с тех пор, как отряд Писарро пересек пустыню, простиравшуюся вдоль берега океана, и направился вглубь материка. Дорога, проложенная инками, оказалась настолько узкой, что пришлось двигаться цепью, которая растянулась на сотни ярдов. Она поднималась все выше, и даже Писарро, за двадцать лет непрерывных странствий хорошо знакомый с горами, и Мексики, и Африки, и Северной Италии чувствовал, что с каждым днем дышать становится труднее. А впереди вздымались настоящие вершины, укрытые ослепительно белым снегом, но даже они представлялись капитану не самым страшным – в конце концов, оставалась надежда, что строителям дорог тоже вряд ли хотелось взбираться на продуваемые ледяным ветром перевалы, и они выбрали более удобный маршрут. Гораздо больше его пугали почти отвесные скалы, со всех сторон стиснувшие дорогу. Писарро опасливо поглядывал вверх, понимая, что в случае нападения, в этом каменном мешке их просто перебьют, как животных, мечущихся в кругу охотников. Не спасут, ни аркебузы, ни железные шлемы и латы, ни бесполезные в подобной ситуации лошади, а атакующим для победы хватит двух десятков лучников.