Как-то в бытность простым бомбилой из Ветошного, довелось ему присутствовать на публичной казни через повешенье. Веревка оказалась длинновата и тот беглый каторжник, что должен был украсить верстовой столб на перекрестке между Арсом и Дюкре, битых полчаса раскачивался на цыпочках, пока улюлюкающая толпа ждала своей потехи. Комендант тюрьмы, зачитав приговор, отправился обедать, а палач не решался снять петлю без высочайшего указа - ни для более аккуратного исполнения, ни гуманности ради. Ведь тогда чернь могла потребовать свободы для уцелевшего преступника, пусть на тот момент голоса сердобольных и тонули в кровожадных криках. Так что решить судьбу парня было некому, а экземплярчик попался отчаянный. Но святые в этот день отдыхали, и через тридцать минут, когда силы приговоренного иссякли, правосудие свершилось. Дробный перестук грубых ботинок о доски эшафота, еще пахнущего смолой и весенним лесом, разносился над вмиг притихшей площадью.
Биение последних конвульсий и сдавленные булькающие хрипы. Плохо дело.
Борьба, больше похожая на пытку, длилась долго: противник ли был силен или же нападавший уступал тому в упорстве, когда камера погрузилась в тишину, затаившийся охранник не мог с уверенностью определить, на чьей стороне оказалась удача.
- Они думали..., я тебя отдам..., - тяжело дыша начал знакомый голос. - Думали..., самое вкусное оставить себе, бросив Лиаму жалкие объедки.
Шорох ткани, глухой удар сопровождаемый ругательствами, и шаркающей походкой убийца направляется в глубину камеры.
- Идем, моя голубка. Им, жадным чернокнижникам, импотентам, а не магам, ты не достанешься. Ты будешь моей.
Нетвердо ступая, мимо прошел айн, явно отягощенный немаленькой ношей. 'К выходу? Нет. К оружейному складу? Нет. В лабораторию направился?' Когда звук его шагов стал едва различимым, Жюльен приоткрыл один глаз. На полу камеры как праздничные барашки с перерезанными шеями лежали его вчерашние карточные компаньоны, а рядом у распахнутой настежь двери человек в мажьем плаще. Уделать мага голыми руками? Это надо быть либо главой синдиката убийц, либо сумасшедшим.
Ни того, ни другого догонять темными коридорами он не собирался. Да, Жульен - человек гильдейский, на то она и гильдия, дураков и беспредельщиков туда не брали. Так что лучший вариант - схорониться в шахте до вечера, а там и видно будет - бежать в город или подсобить магам. Если кто-то останется.
* * *
Марика, даже не самое тесное твое общение с магами заканчивается обмороками с завидной регулярностью. Пора бы уже сделать выводы, иначе рискуешь заработать репутацию припадочной. Оно тебе надо на серьезном месте? Ну-ка поднимайся.
Да, месте... Что это за бубнеж? Почему эта белая пелена не рассеивается? Дым! Я же... !
Провальная попытка вскочить одним рывком - тело будто вдавили в жесткое ложе, когда, вспомнив о своем горестном положении, я ринулась бежать-спасаться. Даже приподняться на локте не удалось, ладонь соскальзывала с гладкого закругленного края, не позволяя опереться на руку, не то чтоб перевернуться. Голова, больше под собственной тяжестью, нежели от мышечного усилия, упала на бок. Открыла глаза и уже утомилась? Да что же это такое?
Огонь десятков жаровен. Нет, наверное, это в глазах двоится, не может в таком маленьком помещении стоять столько чаш. Мы же задохнемся. Или сгорим. За маревом яркого пламени виднелись подкопченные стены очередного склепа, куда приволок меня этот бешеный. Легкое дуновение свежего прохладного воздуха заставило еще раз повернуть голову - там, в вышине, где чернел полукруг купола каземата, сквозь отверстие в центре свода лился слабый солнечный свет.
Я подняла руку, чтобы откинуть со лба прилипшие волосы, и к локтю устремилась теплая струйка - мои запястья были исчерчены короткими надрезами, из которых медленно сочилась кровь.
Мать моя женщина! Еще бы перед глазами мошки не мельтешили. Ты умираешь, Марика! Умираешь от потери крови!
Страха нет, есть злоба. Гнев, парализующий бесполезные панические мысли, сомнения и терзания. Невесть откуда и силы нашлись: картинка перед глазами стала четче, перевалившись через край, я кулем упала на пол. Залитый моей кровью. Она была везде! Стекала красными струйками с полированного камня жертвенника по наклонным углублениям, чернея, текла по тонким металлическим желобкам-лабиринтам, сложным узором покрывающих очерченный на полу круг, по линиям пентаграмм и завиткам незнакомых мне символов, собиралась в чашу-ложбинку прямо за спиной моего мучителя.
Переживая, по-видимому, мистический экстаз или очередной приступ буйного помешательства, он читал сатанинские вирши на незнакомом мне шипящем языке.
Рванув тесьму с корсажа, который и так лишился половины отделки мной некогда любовно нашитой, я наскоро перемотала руки и попыталась встать. Самонадеянно. Тебе, Марика, максимум ползти.