Госпожа Марика в бегах

— Благодарю, — мирно сказал Клебер и попытался мне улыбнуться. — Извините, госпожа Марика, что мы расстраиваем вас некрасивыми перебранками. Ваше преподобие, — он тяжело вздохнул, подбирая слова. — Даже если опустить всю предысторию… Меня угнетает не возможность получить очередную дырку в спине или потребность смириться и «поскучать»… Это назначение… Это фикция. Оно мое не по праву, не по заслугам. И это всем очевидно. Ноль субординации и уважения. Да я со стыда сгорю перед отцом! Прямой как штык господин Де Санж просил меня продержаться хотя бы четыре месяца до предположительного момента окончания следствия над Д'Апре.

— Я не думаю, что обер-полицмейстер имел в виду вашу неспособность к административной и аналитической работе, — преободрился айн. — Вы слишком молоды, но это лечится. Не растеряли еще тяги к приключениям. С вашим авантюрным складом характера назначение может видеться несвоевременным, но раз уж вы сами понимаете — все будет хорошо.

— Как я люблю это ваше «все будет хорошо», господин Бошан. — засмеялась я. — Сразу верится. Ну, а вы? Вы не растеряли тяги к приключениям?

— Я ими сыт по горло, милая моя. Но надо мной не висит угроза быть убитым в подворотне.

— А почему непременно должно случиться убийство? — мысль вырвалась наружу прежде, чем я подумала о последствиях.

Марика, никто не спрашивал твоего мнения, не лезь со своими непрошеными советами.

Но вечные женские добродетели, молчание, скромность и благоразумие, сегодня взяли выходной.

— Вот посудите: что если ваша смерть станет чем-то невыгодным? Им на руку недоверие к полиции? Станьте национальным героем! Громкой, одиозной фигурой, как этот… — я потянулась за газетой в корзине, — … Хальц. И тогда ваша кончина, даже от коклюша, будет народной трагедией.

— Рука на перевязи, лицо расцарапано, изящная бледность и готово, — полушутя, полусерьезно заметил айн. — Ареол паладина, рыцаря справедливости сияет ярче новомодной электрической лампочки. Знаете, образ страдальца…

— Я не хочу играть страдальца!

— Нееет, — перебила я, ведь «Остапа несло». — Нужен образ мученика за правду, он всегда хорошо работает. Спас нежно любимого Директора, раскрыл преступления серийного маньяка и грязное дело аристократов, еще и живым остался — да вас нельзя будет тронуть! Ни политически, ни физически.

— Сударыня, вам надо книжки писать… Так фантазируете… Если меня таки убьют — смело издавайте мою биографию.

— Нет, — обиделась я. — Мы нарисуем ваш светлый лик на знаменах и с этим точно победим!

Пыл вдохновения начал утихать. Так и знала, надо было молчать и не лезть. В этом мире место женщины вполне определенное, а ты за всеми этими приключениями и забыла.

— Клебер, вы не правы, — вступился Ранье. — Предложение дельное. Сейчас финансовые потоки перекрыты, ни казначея города, ни связей с заграницей или столицей. Используйте власть, деньги, шантаж — и станьте сенсацией. Противники пользовались газетами — перехватите пока не поздно. А если серьезно, то убийство народного любимца — это вызов народу, а они, по всей видимости, пытались народ переманить на свою сторону. Мы знаем их методы, мы можем найти оружие против них.

— Поддерживаю. Все кроме шантажа. Я за откровенные беседы.

— Я вам что, цирковая обезьянка или жирафа?!

— Нет, Ройс. Вы ввязались в игру. Играйте до конца или выходите — рапорт и поправлять здоворье на воды в Хеймс.

Капитан упорствовал еще долго. Сердитый Байо дважды заглядывал в комнату и, отчаявшись дозваться почтеннейшую публику на поздний ужин, отправил мальчика с подносом прямо в гостиную. Завидя постылую холодную телятину и бутерброды, его преподобие немедля вспомнил о законах гостеприимства, пресек творящееся безобразие, и дискуссия переместилась в столовую.

Мало-помалу стратегия безопасности исполняющего обязанности полицмейстера Демея и приближенных лиц обретала конкретные формы: Ройс уже не выглядел таким букой, внимал доводам господина Бошана, временами даже кивал и конструктивно критиковал позицию Ранье или айна, постепенно загораясь идей стать звездой таблоидов.

А вот Марика медленно угасла. С энтузиазмом следившая за беседой, сначала она перестала улыбаться грубоватым шуткам, которые то и дело срывались с языка забывшихся мужчин. Дело ясное, конец насыщенного событиями и эмоциями дня (душевное равновесие его преподобия, например, все еще нуждалось в лекарстве, что говорить о молодых и горячих?), мысль летит что песня, меткое-едкое словцо так и рвется, а тут… дама. И, кажется, дама была не против посмеяться со всеми, кабы не «чуткий» капитан со своими тонкими намеками: «Простите, сударыня? Мы вас не утомили?» Не иначе как почувствовав свою оплошность, Клебер сделал гениальный еще один шаг — решил впредь игнорировать барышню. И в каких академиях преподают эдакие уроки учтивости? Чего вы добились, месье? Дама бросила делать какие-либо замечания. А после слов «ваш план, Ранье» вовсе отложила салфетку и отвернулась к окну, изредка бросая в сторону мужчин печальные взгляды.