Госпожа отеля «Ритц»

Не только потому, что Лили была крошечной, впечатлительной и склонной стучать незнакомцев по плечу, чтобы задать им личные вопросы (так она познакомилась с Бланш). Не только потому, что она одевалась как сирота, нашедшая мешок со старыми цирковыми костюмами: сегодня на ней был красный берет поверх стрижки под мальчика, изумрудно-зеленый свитер, усыпанный стразами, но с заплатами на рукаве, узкая черная юбка, желтые перчатки и плоские фиолетовые туфли, подошва которых отставала на правом каблуке. Ее черные чулки были чистыми, но слишком большими; они собирались на коленях. Она не пользовалась косметикой; на щеках и носу Лили красовались очаровательные веснушки, что придавало ей сходство с эльфом.

Но это еще не все. В Лили было что-то, что заставляло задуматься, где она была и куда направлялась. Что она видела и о чем забыла. Ее глаза всегда тревожно бегали, ища и оценивая. У Бланш возникло неприятное ощущение, что Лили точно знает, где находятся все выходы из комнаты и все окна, где она может спрятаться, если понадобится.

– Почему тебе так грустно возвращаться, Бланш? – Лили толкнула ее локтем. – Разве ты не хочешь домой?

Бланш пристально посмотрела на нее. За двое суток, которые прошли с того момента, как Лили села рядом с Бланш в корабельном баре и спросила, зачем она надела это платье (ведь этот цвет совсем не идет Бланш, но идеально подходит ей, Лили!), они провели целый час с двумя льстивыми солдатами Иностранного легиона и напоили их до беспамятства; играли в шаффлборд ногами, а не руками; придумали соревнование, в котором тот, кто зашел дальше всех в разговоре с незнакомым человеком о его сексуальных предпочтениях, получал бутылку шампанского (Лили стала победительницей); выиграли Кубок любви в конкурсе румбы (Бланш вела) и устроили вечеринку в спасательной шлюпке, пригласив только мужчин, которые носили монокли (их было удивительно много).

За эти сорок восемь часов Бланш смеялась больше, чем за долгие годы, проведенные с Клодом. Она смеялась так только с Перл, в те старые добрые времена… Так почему же Лили Харманьгоф говорит, что ей грустно?

– Я не грущу.

– Ну конечно! Каждый раз, когда ты смотришь на море, твое лицо меняется. Уголки губ опускаются. Вот так! – Лили сделала печальное лицо. – Ты не годишься в шпионы, Бланш. И играть в покер у тебя не получится.

– Мне уже говорили об этом.

– Так. Рассказывай!

Они стояли у борта корабля; морские брызги обдавали их волосы и лица. Бланш поняла, что у нее уже очень давно не было близкой подруги. Когда-то у нее была Перл. Но сейчас Перл умирала, не в силах ни думать, ни говорить связно. Перл умирала, несмотря на все попытки Бланш спасти ее. Возможно, умирала как раз из-за этих попыток, чтобы избавить Бланш от затянувшегося отчаяния. Бланш никогда не была близка со своими сестрами; впрочем, сейчас их все равно разделял океан.

Ее самым близким другом был Клод. По грустной иронии судьбы именно из-за него у Бланш не осталось подруг. Встречая любую женщину, Бланш невольно задавалась вопросом: а вдруг это она? Неужели эта милая дама, которая сидит рядом с ней в чайной «Ритца», болтая о дороговизне перчаток и интересуясь, какими духами пользуется Бланш, на самом деле любовница Клода? Каждая женщина со своими зубами и моложе пятидесяти лет становилась подозреваемой. Клод сделал так, что Бланш перестала доверять женщинам.

Что касается ее приятелей из «Ритца»… Ну да. У Бланш было много знакомых и собутыльников. Знаменитости, которых все боготворили: Хемингуэй, Фицджеральд, Портер, Пикассо, кинозвезды. Но они не были ее друзьями. Она не могла делиться с ними любовными переживаниями, потому что не ждала сочувствия. Ведь они были мужчинами. Они наверняка встанут на сторону Клода. И они, скорее всего, вспоминали о Бланш только тогда, когда находились в сказочных стенах «Ритца», где она превратилась в такой же декоративный элемент, как огромная фреска с изображением сцены охоты за баром. Вне этого заколдованного мира Бланш для них не существовала. Иногда Бланш задавалась вопросом, существует ли она вообще за пределами «Ритца».

Сейчас, повернувшись к незнакомке с большими, жадными глазами (почти голодными, подумала Бланш), она поняла, что скучает по женской дружбе. По кому-то, с кем можно примерять одежду; кто будет самозабвенно лгать о твоей внешности и твоей способности противостоять разрушительному воздействию времени. По тому, на кого можно положиться в любой ситуации, кто выслушает и посочувствует, не пытаясь рассуждать. С кем так же отвратительно обошлись мужчины.

И Бланш рассказала Лили Харманьгоф, почему ей так грустно.

– Просто… мой муж и я… наш брак… Все так сложно. Во-первых, мы бездетны. – Бланш затаила дыхание, ожидая ответа Лили; она оказывала этой незнакомке невероятное доверие. Рассказывала то, о чем ни с кем не могла говорить, особенно с Клодом. О, это всегда витало в воздухе, читалось между строк в каждом диалоге Бланш и Клода, даже если они болтали за завтраком об обыденных вещах: «У нас достаточно молока?» или «Думаю, нужно купить новые полотенца».