Госпожа отеля «Ритц»

Все еще глядя на нее, Клод кладет палец на спусковой крючок. Сможет ли он сделать это? Сможет ли приставить пистолет к ее голове и спустить курок?

Он отворачивается, содрогаясь от ужаса и отвращения; зарывается головой в подушку, не в силах выкинуть из головы страшные картины: вот нацисты переворачивают «Ритц» вверх дном в поисках Бланш. Пытают и насилуют ее, а потом ставят к стенке и расстреливают. Немцы. Его гости. Люди, которым он кланялся и прислуживал эти четыре года.

Как он может допустить такое? Но чтобы предотвратить это, ему нужно сделать невозможное…

Засунув пистолет под подушку, Клод закрывает глаза, но мучительные предчувствия продолжают осаждать его.

Так проходит ночь. Утром Клод принимает душ, переодевается и прячет пистолет в стопке белья, которое нужно сдать в прачечную. Клод напоминает об этом Бланш, но она не отвечает; она собирается принять душ. Под глазами залегли иссиня-черные полумесяцы, лицо без косметики кажется мертвенно бледным, на нижней губе появился багровый синяк.

Она прекрасна.

– Вот видишь! Я же тебе говорил. – Клод трясущимися руками завязывает галстук. – Все будет хорошо, я уверен. Но останься сегодня здесь, на всякий случай. Пожалуйста, Бланш.

– Хорошо, Клод. – Она твердо и смело смотрит ему в глаза. Им больше нечего сказать друг другу. Только «я люблю тебя».

Они обнимаются. Ни один из супругов не хочет прерывать это нежное, всепрощающее, доверчивое объятие.

Клод первый мягко отталкивает жену. Берет стопку белья и уходит. Оставив Бланш в полном одиночестве. Беззащитную. Но нет. Она сейчас в отеле «Ритц». А в «Ритце» не может случиться ничего плохого. Клод сказал ей это давным-давно.

Через два часа Фрэнк Мейер, запыхавшись, врывается в кабинет Клода.

– Они забрали ее, Клод! Гестапо. Они забрали Бланш.

В этот миг Клод может думать только об одном – о шансе, который был у него прошлой ночью. Единственном шансе спасти ее от этого кошмара. Но он упустил эту возможность; он оказался трусом. Клод оказался мужем, которого она заслуживала все эти годы. Тем, кто не в состоянии причинить боль жене.

Клод бросается в их номер, но все именно так, как сказал Фрэнк.

Бланш исчезла.

Глава 27 Бланш

Июнь 1944 года

Кто из этих ублюдков сдал ее? Кто в «Ритце» сказал: «Да, конечно, она в номере триста двадцать пять»? Может, это тот, кто вчера подарил ей свежую розу? Или одна из горничных? Та, со странным акцентом, которая утверждает, что она родом из Венгрии. На прошлой неделе Бланш застукала ее в своем номере: девушка рылась в шкафу. А может, это Астрид, которая в последнее время стала выглядеть еще хуже: распущенные прямые волосы растрепаны, помада размазана, как будто она всегда наносила ее перед едой, улыбка погасла?

А может, это был кто-то более близкий?

Когда ее выводят на Вандомскую площадь, Бланш вытягивает шею и крутит головой, не обращая внимания на связанные за спиной руки; она ищет его. Но Клода здесь нет. Почему? Кто сообщит ему, что ее забрали? Что он скажет тогда? Что он сделает? Человек, который говорил, что должен защищать ее, чего бы ему это ни стоило…

А еще этот человек говорил, что должен защищать «Ритц»…

Даже когда ее запихивают в крытый брезентом грузовик, где уже полно женщин в наручниках, Бланш поворачивается, чтобы в последний раз увидеть «Ритц». А еще она жаждет увидеть, как Клод бежит за ней, – потребность так велика, что причиняет физическую боль. Галантный мужчина, который спас ее когда-то, где он сейчас?

Потом она понимает, что, если запомнит его стоящим в дверях и смотрящим на нее с такой неподдельной, грустной нежностью, этого будет достаточно. По крайней мере, у них была прошлая ночь. Когда они сказали друг другу правду. И позволили их общей тайне выйти на свет.

Когда она наконец-то произнесла это вслух, после стольких лет…

Она, Бланш Аузелло, еврейка.

ЕВРЕЙКА И ФРАНЦИЯ

Осень 1941 года. Мастера нацистской пропаганды решили устроить шоу. Давайте устроим шоу, дети! Но это не был семейный мюзикл с Джуди Гарленд и Микки Руни в главных ролях. Вовсе нет. Но Клод и Бланш на шоу все-таки пошли – ведь нацисты наперебой спрашивали, видели ли они его. И Аузелло понимали, что у них нет выбора; это было что-то вроде проверки, лакмусовой бумажки для всех, кто работал в «Ритце».

В тот день на улицах еще не было желтых звезд – они появятся позже. Внешне Бланш выглядела как обычно: белокурая американская католичка из Кливленда, штат Огайо, жена французского католика из Парижа, Франция.

Перед выходом, дрожащими руками надевая шляпку, Бланш вспомнила, как десятилетия назад, когда она была молода и беспечна, ей говорили, что у нее «слишком еврейская» внешность. Это сказал один кинопродюсер. Он считал это комплиментом.

Когда-то Бланш тоже так думала.

Но теперь ей становилось не по себе при мысли о том, как легко и охотно она согласилась с тем продюсером. Как она была рада, что выглядит «очень по-еврейски».