Госпожа отеля «Ритц»

Даже Мартин; он тоже исчез после высадки союзников. В наступившем хаосе их деловые отношения иссякли. Многие из их контактов уже не занимали прежние посты. И все же Клод хотел бы попрощаться с Мартином перед тем, как тот… уехал? Был арестован? Наверное, Клод никогда не узнает, что случилось, и, возможно, это к лучшему.

Зато теперь он может попрощаться с Фрэнком; они обнимаются, хотя австриец Фрэнк вообще-то не любит сентиментальных французских приветствий и прощаний. Но… война, оккупация, террор, трагедия. Впрочем, это всего лишь слова, которые не могут выразить, передать, описать то, что навсегда меняет людей. И заставляет их совершать поступки, которые раньше казались невозможными.

Затем Фрэнк поворачивается к Шанель, которая стоит, опустив руки, такая хрупкая, настороженная и опасная, и наблюдает за ним.

– Прощай, Коко. Иногда нам было весело вместе, правда?

– Береги себя, Фрэнк, – говорит она, и Клод удивляется, что голос Шанель может звучать так мягко, задумчиво. – Где бы ты ни оказался.

– И ты тоже. Хочу дать тебе совет: избавься от этого нациста как можно скорее.

– Хороший совет, я знаю. Но сердцу не всегда нужны хорошие советы.

Фрэнк хихикает, целует Шанель в щеку и уходит. Клод поворачивается к ней и сдержанно кланяется, вспоминая о своих служебных обязанностях.

– Мы сохраним эти апартаменты нетронутыми до вашего возвращения, мадемуазель.

– Спасибо. Я, конечно, вернусь. Здесь мое дело, я не могу его бросить. Но сейчас мне лучше взять небольшой отпуск. Не беспокойтесь, я все равно буду платить по счетам.

– Я в этом не сомневался. И – спасибо. За то, что рассказали мне о жене. Вы можете что-нибудь для нее сделать? Может, попросить фон Динклаге? Я буду благодарен вам до конца жизни…

Шанель качает головой:

– Спатзи не так влиятелен, Клод. Я уже спрашивала.

Клод не может заставить себя произнести ни слова, поэтому он только кланяется, когда она возобновляет сборы. Но прежде чем уйти, он бросает взгляд в окно. Тело убрали с улицы. Кто это сделал? Скорбящие родственники? Нацисты? Неизвестно… Он даже не видит пятен крови на стене и тротуаре, хотя они должны быть там.

Сейчас ему кажется, что война – это разграбление. Ничего не приобретено, все потеряно. Кроме…

Нет, пожалуй, война все же кое-что дала Клоду Аузелло. Например, умение сочувствовать. Он никогда не считал себя холодным человеком, но раньше слушал голову, а не сердце. За исключением того дня, когда встретил Бланш; тогда он позволил страсти управлять собой. Теперь, когда война укрепила связь между его эмоциями и реакцией на окружающий мир, такое случается чаще. Вот почему его так тронули слова Шанель. Клоду хочется записать их и вставить в рамку.

А еще, отняв у него Бланш, война объяснила Клоду, что брак определяется не тем, что мы надеемся получить, а тем, чем мы готовы пожертвовать. Бланш ради него пожертвовала собой, отказалась от своего прошлого. Чем Клод пожертвовал ради нее?

Ничем. Это изменится, если только она когда-нибудь вернется к нему.

Отрывистым «до свидания» и добавленным шепотом благословением Клод прощается с Коко Шанель. И возвращается в свой кабинет.

Глава 31 Бланш

24 августа 1944 года

Бланш не знает имен немцев, которые изо дня в день вытаскивают ее из крошечной камеры и ведут мимо остальных заключенных. Мимо всех тех, кто боится встретиться с ней взглядом, – ведь она может не вернуться. В тюрьме быстро понимаешь, что нельзя ни к кому привязываться.

Она может думать только о боли. Боли в левом плече, которое, похоже, вывихнули во время допроса. Она помнит, что потеряла сознание, когда нацист ударил ее о бетонную стену, а когда очнулась, то обнаружила, что рука больше не двигается. Иногда Бланш пытается поднять ее, но боль так сильна – острые горячие дротики пронзают мышцы, – что она вскрикивает.

Она может думать только о голоде. Постоянном голоде, который за эти недели, кажется, стал частью ее самой, как и вши в волосах или грязь под поломанными ногтями. Иногда она туго натягивает свое тонкое шерстяное платье, чувствует, как сквозь ткань выпирают ребра, и думает: «Теперь я достаточно стройная даже для Шанель, этой сучки». Ей хочется смеяться, она пытается смеяться, как раньше. Но она забыла, как это делается.

Она может думать только о том, как выжить. Иногда, когда она лежит в камере без сна, она мучает себя – как будто нацистам нужна в этом помощь, – вспоминая обидные вещи, которые говорила Клоду, их споры, ее капризы. То, как она угрожала уйти от него. То, как она убегала.

Но всегда возвращалась. Или Клод находил ее.

Она не видела его уже несколько месяцев. Интересно, он пытается ее разыскать? Она понятия не имеет, что происходит за пределами этой ужасной тюрьмы, наполненной криками тех, кто уже исчез с лица земли, хоть еще и не знает об этом. Тюрьмы, где не плачут, потому что слезы никого не могут спасти.