Госпожа по вызову, или Мужчина, я пошутила

Шумно выдохнула через нос, намекая на то, что Лерка уже направляет локатор в нашу сторону, явно любопытствуя, почему мы не выходим из машины.

— Короче, ты беременна, я уже понял.

— Я не беременна.

— Мышка, — подцепив костяшками мой подбородок, заставил склониться ближе к своему лицу, от которого так сладко пахло мятой. — Все нормально. Харэ храбриться, признайся, что трусишь.

— Трушу, — губы задрожали вместе с подбородком.

Ну блин! Нет, только не реветь!

Поздно…

Горячие слезинки сорвались так некстати на мужские руки. Стыдливо опустив глаза, я хлюпнула носом. Собраться просто не получалось, и чем сильнее я уговаривала себя не рыдать, тем крупнее и чаще слезы срывались вниз, разбиваясь о кожаные сидения с подогревом и мужскую ладонь.

— Мышка моя, — вздохнул Миша и одним движением пересадил мое бренное тело на свои колени, укладывая голову на плечо и тяжелой, горячей рукой поглаживая волосы. — Не переживай, тебе нельзя.

— Да замолчи ты! — сквозь рев провыла ему в ухо, несдержанно обнимая крепкую шею. — Накаркаешь.

— А я что, по-твоему, делаю?

— Блииин!..

Глава 51. Михаил

Михаил

Сжимал хлюпающую носом мышку и тягуче уплывал в свои мысли.

Предположение о возможной беременности до хруста треснуло в затылок, заставляя бегущую строку перед глазами запестреть огоньками: «Рано! Дети — это серьезно, Громов!» А потом… Потом посмотрел на мышку, и все внутри рухнуло.

Это же она! Та женщина, что я искал! Вся целиком от едва заметных веснушек на носу до маленьких ступней! Смешливая, умная, красивая, с характером и просто охренительно сексуальная. Что еще нужно? Ничего. В том-то и дело, что мне больше ничего не нужно! Я готов к семье, готов к детям, готов целовать по утрам ее сонное личико, готов дышать чертовой малиной до полуобморока!

Я просто хочу. Дико хочу семью с ней.

Только это ее упрямое «нет»… Почву из-под ног выбило, под дых треснуло. Что не так? Я не такой? До сих пор не воспринимает меня всерьез? Что сделать, чтобы до нее донести свое желание так убедительно, чтоб проняло?

Нет. Губы дрожат. Смотрит на меня, пытаясь скрыть слезы в глазах, и жуткое открытие добивает меня в пучине моих сомнений. Она боится. Вон, трясется как осиновый лист, слезы срываются с пушистых ресниц мне на ладонь, и в них замирает самое скорбное женское чувство — одиночество.

Бедная моя мышка. Сладкая моя женщина.

Обнять ее стало необходимостью. Пересадив девушку к себе на колени, позволил уткнуться носом себе в шею и выплакаться. Гладил, не зная, как успокоить и надо ли вообще? Пусть ревет. Пусть рыдает так, чтобы в последний раз, больше не надо.

— Когда анализ придет?

— Завтра, — всхлипывает и пальцами за мою куртку хватается. — Сказали, на почту пришлют результат.

— Надеюсь, не Почтой России.

— Шутки шутишь, — приподымается, рукавом вытирая мокрые щеки и хлюпая носом. — Есть салфетки?

— Держи.

Смущаясь, вытерла нос и сжала сморщенный бумажный платочек в ладошке, вновь закрываясь, переживая без повода.

— Кир?

— Что?

— Неважно, что в результатах будет.

— Я поняла, — криво хмыкнула и зашевелилась на моих коленях в нерешительной попытке сползти.

— Нет, нихера ты не поняла.

Остановил мышку, возвращая на место. Заставил на себя посмотреть, разворачивая горящее лицо ладонями.

— Если результат отрицательный — попробуем еще и еще раз. К врачам походим, я лучших найду, обещаю.

— Да что ты с этими детьми ко мне пристал?

Шипит кошкой, а у самой вновь слезы в глазах застывают блестящими каплями.

— Потому что ты хочешь. А я в лепешку расшибусь, но дам тебе то, о чем мечтаешь. Всех своих сперматозоидов подговорю, к шаманам пойду на окуривание, врачей забодаю, но сделаю.

— Не бросайся словами.

— Я не бросаюсь. Я говорю то, что будет, перед фактом тебя ставлю, мышка. Хочешь ребенка — сделаем. Слепим по всем стандартам качества.

— Смешно слышать от контрацептивного магната, — фыркнула, но дышать стала чаще. — Ты вроде на другой стороне баррикад.

— Угу, только вот я тут жениться надумал и детей пилить, всякое бывает. Жизнь идет — человек живет. Все, не реви больше, мне в печенке больно, когда ты плачешь.

— Миш?

— Что?

Молчит. Смотрит, ресницами хлопает и молчит. Только губы чуть распахнулись, стянутая курткой грудь приподнимается выше с каждым вдохом, а черные как омуты зрачки расширяются до невероятных размеров. Как обдолбанная. И я, уверен сейчас ничем не лучше, такой же наркоман, подвисший на малиновой эссенции ее тела.

Стоило подумать об этом, представить, как она стонет, и член в штанах упрямо дернулся. В ушах зазвенело эхо ее откровенных стонов, перед глазами запестрели картинки стройного тела и раскрытых в крике губ.

Бляха-муха… Виагры не надо.

— Я сейчас глупость скажу, — прошептала тихонько, проваливаясь со мной в грязные фантазии. — Только ты не ругайся.

— И не подумаю. Говори.

— Я, кажется, тебя люблю.

Сорвалась на последнем слове, пробубнила себе под нос, но я услышал. Мне даже уши не нужны были, я кожей почувствовал, жилами, натянувшимися до скрипа.

— Замуж выйдешь?

— Да что ты пристал с этим замужеством?!