Госпожа Рекамье

Разумеется, во время римских каникул Жюльетта будет в курсе всего, что делается и говорится в Париже: ей будут сообщать об этом семья, Матье и сам Адриан. И это хорошо: она должна отделаться от своей уязвимости. Восстановить внутри себя плодородный слой. Закалить свой независимый дух и свойственную ей силу, о которой мало кто подозревает, поскольку она умеет облечь ее в самую грациозную и мягкую форму. Не стоит и говорить, что она прекрасно с этим справится.

Десять лет прошло со времени ее первой и ступенчатой поездки в Италию. Вспомним о ее переживаниях, горечи, разочаровании после измены г-жи де Сталь, Огюста и даже, в меньшей мере, Матье, вызвавшегося ее сопровождать и передумавшегр в последнюю минуту: Матье, как и Наполеон, никогда не увидит Рима… Жюльетта, изгнанница, прекрасная одиночка, подпала под обаяние ровного ясного неба и римских нравов: в оккупированном, бессильном городе она смогла воссоздать скромный и приятный салон… Прошло время: бурное возвращение, женственность, расцветшая на фоне политических передряг, поражений и Реставраций… Потом скончалась г-жа де Сталь. И ее сменил Шатобриан, став грозным и грандиозным центром всей ее жизни, всех ее помыслов… Шатобриан, человек-буря, гроза, ураган, обольстительный, опасный поэт, надменный дипломат, невоздержанный министр, опьяненный собственными химерами, влюбленный в свои излишества и головокружение от успехов, экстравагантный путешественник, который видит только себя, где бы он ни был, но также самое юное, увлекающее существо, обезоруживающее своим очарованием и аристократичной учтивостью… Шатобриан, судьба Жюльетты, ее покоритель.

Как это она догадалась, чтобы успокоить волнение своего сердца, избрать город — теперь она это знает, — который он любил и где страдал, насколько он был к этому способен! Нет, Жюльетта ни от чего не бежит. Она бы тогда поехала в другое место, в страну, свободную от всяких воспоминаний, от его следов, а не в столицу цивилизации и христианства — одним словом, того мира, где сияние Шатобриана было ярким, как нигде… Жюльетта, она в этом убеждена, снова увидится с Рене: она внутренне желала того, что совершила, — не яростного разрыва, а плодотворного и продуманного удаления.

Она «взбрыкнула» (о чем свидетельствует ее сильно изменившийся почерк), но знает, что эти страдания — последние: отныне в ее власти изменить направление своей жизни и того чувства, на которое она обречена, чтобы они были под стать ее образу — мирными, насыщенными, подконтрольными ей.

Путешествие проходило удачно, перевалили через Мон-Сенис, который побаивались преодолевать, так же, как боялись пускаться в море… Балланш, по своему обыкновению, оставался погружен в свои мысли, но это неясное и привычное присутствие ободряло Жюльетту как милая привычка. Балланш был бы хорошим отцом: ему хватало добродушия и педагогических навыков, чтобы общаться с молодыми людьми. Амелия лукаво называла его «своей дуэньей» и не слишком ошибалась… Почти семейный покой каравана подстегивал его мысли: у него была куча планов, и он действительно принялся в Риме за свой монументальный «Палингенез». Пока же он делился с Ампером мыслью о составлении подробного «Путеводителя» по Италии, который должен был стать чем-то превосходным и идеальным, — разумеется, ничего такого они не создадут, но во время всего пути будут лелеять и множить наброски.

На две недели остановились во Флоренции — с 19 ноября по 10 декабря — ровно настолько, чтобы насладиться архитектурными и живописными красотами. Для молодого Ампера это было открытием (которое зачтется в его будущей работе историка), и его радость оказалась заразительной: можно было поспорить, что благодаря ему его спутники по-новому взглянули на шедевры, которыми вместе любовались. Он заметил, что Жюльетта «живо чувствовала высшую красоту в искусстве и литературе; менее достойное ее не трогало…» И в этом, как и во всем, она, рожденная под знаком Стрельца, всегда умела дойти до самой сути. Поэтому, во время остановки во Флоренции, ее чаще всего можно было найти в галерее Уффици и во дворце Питти…

Госпожа Рекамье навела справки у французского посланника в Тоскане, г-на де Ла Мезонфора, о графине Олбани, которая вот уже тридцать лет держала знаменитый салон в городе Медичи. Эта заходящая «звезда» (она умрет в начале следующего года), прославленная своей молочной красотой и темным взглядом, с возрастом отяжелела и, если верить Шатобриану, была похожа на картину позднего Рубенса. Однако она по-прежнему очаровывала свою эпоху: эта легендарная аура, вероятно, была обязана собой как блеску ее приемов, так и ее личной жизни…