Госпожа Сарторис

Я хотела конца и нового начала. Хотела уйти от Эрнста и начать новую жизнь, и инстинкт подсказывал мне, что ждать осталось недолго. Моя фантазия казалась неисчерпаемой, рано или поздно его жена должна была что-то заметить, и тогда ситуация уже будет зависеть не от меня, а от ее реакции, угроз, слез или невозмутимости. Я не считала Михаэля сильным мужчиной. Он постоянно изменял жене и сказал мне об этом откровенно; но раньше все было совсем иначе, уверял он, лишь короткие поверхностные интрижки, нередко на одну ночь, в командировке, на курсах повышения квалификации или просто после рабочего мероприятия, если с ним не ходила Карин. Она никогда ничего не замечала, она не склонна к недоверию и полностью поглощена материнскими обязанностями и управлением магазинами – в конце концов, ей никогда не приходилось ни о чем беспокоиться. Они вели хорошую, спокойную семейную жизнь, омраченную лишь тем фактом, что были привязаны к Л. Он хотел сделать карьеру и считал, что многого добьется; изучал театроведение и работал заведующим репертуаром в знаменитом Н.; он часто говорил о нищете немецких театров и о том, как легко можно эту нищету преодолеть – нужно просто обратить внимание на постановки в Н., которые восхищают зрителей, а не только критиков. Я поощряла эти разговоры, и не только из-за предположения, что Карин никогда так не делала, – я действительно верила, что ему, с его талантами, стоило попробовать еще раз. Он сопротивлялся, но, судя по затаенной, нерешительной улыбке, идея ему нравилась. «В конце концов, у меня еще остались кое-какие связи», – говорил он; его старый друг работал на большой сцене в Б. и, возможно, мог устроить его на какой-нибудь проект, в качестве пробы, разумеется, без гарантий. Я стала внимательнее читать театральные обзоры, в том числе в межрегиональных газетах, которые мы выписывали на работе; стала запоминать имена, которые упоминались часто, и даже устроила кегельному клубу поход на постановку Шекспира, которую привезли на гастроли в Л. Вечер прошел безобразно, актеры много кричали и пронзительно хохотали; они бегали друг за другом по сцене, постоянно звучали хлопки, и было почти невозможно разобрать текст. Периодически выпускали туман, из динамиков гремела музыка, а потом вдруг внезапно обрывалась – я не понимала почему. В спектакле было нечто наркотическое; но при этом я заскучала, и мысли витали в каком-то другом месте. Эрнст беспокойно вертелся в кресле рядом со мной, а когда я, разумеется, с упреком, предположила, что ему не нравится спектакль, ответил: «Нет-нет, очень нравится! Единственное, немного громковато!» Во время антракта в переполненном театральном буфете к нашей компании подошел Михаэль и заговорил о «глубочайшей интенсивности», которой всегда отличаются постановки из З. Большинство из нас удержались от критики, только Фредди довольно громко заявил, что такие вещи не для него и он предпочел бы просто выпить хорошего пива; он специально перечитал дома пьесу, но совершенно ничего не узнает в такой инсценировке; к тому же он не понимает, как при всеобщем помешательстве можно заметить сумасшествие короля; он остался только потому, что этот вопрос заинтересовал его, так сказать, с технической точки зрения. Пока он распинался, Михаэль стоял за спинкой кресла, в котором сидела я, положив ногу на ногу, и курила сигарету. В какой-то момент я почувствовала, как он провел пальцем по моей шее, и все волоски на моем теле встали дыбом. Я мысленно умоляла его остановиться и не останавливаться никогда; я подумала, что, возможно, будет лучше, если все откроется сейчас, в этот самый момент, когда Эрнст пробирается сквозь толпу с бокалом шампанского для меня, немного подволакивая левую ногу и выискивая меня глазами. Когда он подошел, Михаэль сразу убрал руку, слегка кивнул ему и направился к другой компании, где его горячо поприветствовали. Он больше не оборачивался в мою сторону, и на короткое мгновение я почувствовала опустошение и беспомощность, словно он меня бросил, словно принял окончательное решение, убрав руку с моего тела и избежав встречи с моим мужем. Конечно, я твердила себе, что это лишь предосторожность и он не мог повести себя иначе, но зависимость от него усилилась, как никогда прежде. Эрнст спросил, хорошо ли я себя чувствую, я попыталась улыбнуться, кивнула и протянула дрожащую руку за шампанским. Эрнст снова повторил, что ему нравится постановка, и спросил, заметила ли я, как здорово прыгает шут. «У нас ничего подобного не увидишь, – удовлетворенно добавил он, – нужно было специально приехать из Г., чтобы показать, как это делается!» Я ничего не ответила, глядя на спину Михаэля в черном костюме, всего в нескольких метрах от нас, и мне было почти все равно, заметит ли что-то Эрнст. Я была готова отправить к дьяволу целый мир и лишь молча молила, чтобы Михаэль на мгновение обернулся и посмотрел на меня, но он этого не сделал.