Госпожа Тишина

Правая рука дрогнула, взмах!

Дух выдернул Алый Клинок из крыши и ударил по шнуру кёкэцу-сёгэ. Катана без труда прошла через сложную оплетку троса. Шнур лопнул. Кентаро рухнул назад, ударился спиной о черепицу.

Госпожа Тишина взвыла, нож блеснул в воздухе, брошенный неуклюже и неудачно. Щуплое тело старушки с воплем полетело вниз, унося с собой крюк и остаток троса. Летело долго, потом скрылось в пелене облаков. Тогда угас и крик.

Кентаро не знал точно, сколько он лежал на поверхности покатой крыши храма. Лежал и глубоко дышал, а в его разум мало-помалу проникала невообразимая мысль.

Он выжил!

Он не радовался победе над Госпожой Тишиной, наставницей, что учила даже самого Седого Пса.

Смерть такой воительницы никогда не должна радовать.

Он просто выжил. Это было главное.

Наконец, спустя бесконечно долгое время, он встал. Расстегнул зацеп, удерживающий несчастное кёкэцу-сёгэ на левой руке. Отбросил бесполезный механизм, подарок от бывшего хозяина. Подарок, что был с ним так долго и в итоге оказался оружием страшнее меча.

– Спасибо, Хеби, – шепнул он.

Подхватил Алый Клинок и махнул им в жесте чибуруи… вот только на лезвии не было ни капли крови. И хотя раньше оружие горело красным, жаждало напиться крови врага, сейчас выглядело просто как красивый, но обыкновенный меч с серебристым, чистым клинком.

Чибуруи.

Жест, венчающий победу в бою. Стряхивание крови имело целью не только очистку лезвия, но и символизировало окончание боя. Удаляя с катаны кровь врагов, воин очищал также свою душу и свой разум. Мирился с тем, что было, и готовился к тому, что будет.

Но сейчас на клинке не было ни одной алой капли.

А значит, воспоминание об этом бое будет сопровождать его всегда.

«Хорошо, – подумал он. – Я и не хочу забывать. Это – не хочу».

Вставил меч в ножны с легким шипением.

Потом спрыгнул с крыши и внезапно обратил внимание на то, что деревья, окружающие озерцо, сбросили уже все свои листья. Голые изломанные ветви обвиняюще указывали во все стороны, а воду заполнял плавающий ковер в цветах осенних листьев.

Господин Конэко спокойно пребывал на помосте, на который его уложили.

Могучая магия, источник которой находится здесь. Монастырь Мудреца, полный монахов, что предают учение своего наставника. Многолетние, а может, и многовековые поиски ключа к вечной жизни – а в итоге находка лишь вечной смерти.

Что теперь будут делать мангуты? Сожгут ли горный храм, а может быть, недобитые монахи присоединятся к захватчикам? Для Кентаро сейчас это не имело значения. Его господин желал в последний раз увидеть сына.

Он поднял худенькое мертвое тельце господина Конэко и двинулся к храму.

Обвитый змеей золотой Мудрец спокойно смотрел на Духа. Даже если божество и желало что-то передать воину, то сейчас оно этого не сделало.

Кентаро встал на колени у алтаря. Крепко обнял мертвого ребенка. Потянулся за молитвенным колокольчиком, вспоминая Дом Спокойствия, место, откуда он отправился и в которое должен был вернуться. Закрыл глаза.

Колокольчик негромко зазвенел.

Мудрец смотрел на пустое помещение.

Эпилог

Тихий шепот реки

Траурная песня

Вечно длится тоска по ребенку.

Дом Спокойствия до конца так и не отстроился. Много домов попросту разобрали. Черное горелое дерево было никуда не пригодно. Семьи принимали близких и соседей под своей крышей, однако дома трещали по швам, и было ясно, что долго так жить не получится. Нужно было доставить материалы из лесов на западе или на севере, отстроить поместье… или бросить его и двинуться куда-то еще.

Река была спокойной, как всегда, течение тихо журчало, и лишь иногда кто-то утверждал, что замечает в воде золотые пятнышки.

В главной части поместья клана Нагата, за разрушенной Пастью Кита, вовсе не было лучше. Центральная часть усадьбы во время нападения Змей пострадала больше всех. Большой тренировочный плац превратился в руины, то же было и с садом, а о разрушенных подчистую строениях не стоило и говорить. Лишь главный корпус, что принадлежал даймё, несмотря на разрушения, еще кое-как держался и был пригоден для жизни. По приказу господина Фукуро перед входом вбили голубые штандарты сашимоно с моном клана, белой тройной волной. Символ того, что клан ранен, но жив!

Кицунэ Хаяи, верный шомиё своего господина, тренировался на том, что осталось от главной площади. Его уже называли Однорукий Хаяи, но это было не издевательство, а проявление уважения. Ведь все видели, что самурай не собирается складывать оружия, что по-прежнему желает быть рядом со своим господином.

Катана, хоть и в одноруком хвате, свистела, разрезая воздух. Атаки, выпады, уходы и финты – танец однорукого воина.

Клан живет столько, сколько сражаются его солдаты.

И тогда один из них вернулся.

Сперва, когда слуги заметили стоящего у ворот воина, не поверили глазам. Увидев грязного, в пыли и крови, мужчину, одетого в полуразбитые голубые доспехи, с бледным ребенком на руках, решили, что это какое-то проклятое видение, предвестник несчастий и катастроф.

Не видение это было, а Дух.

Но действительно – предвещал несчастье.