Госпожа трех гаремов

Хан присел на траву под большую сосну и прижался спиной к ее гладкому стволу. «Может быть, было бы намного лучше, если бы я остался вот здесь, на этом берегу, и на старости лет любовался рождением нового дня. Только один Аллах знает, сколько мне еще осталось. А свой последний день нужно встретить в покое». Хан повернулся лицом на восток, чтобы воздать хвалу Всевышнему, как вдруг увидел на дороге повозку, которая быстро двигалась по узкой дороге к озеру. Шах-Али без труда узнал упряжку, она принадлежит Кулшерифу. «Интересно, что же такое могло случиться, если сам сеид решается нарушить мое одиночество и прервать покой в тени благодатных яблонь?»

Повозка обогнула острый мысок и покатилась дальше вдоль самой кромки озера.

Возничий потянул на себя вожжи, и кони, разгоряченные стремительным бегом, неохотно перешли на шаг.

— Тпру!

Кулшериф отстранил почтительные руки казаков и уверенно сошел на берег.

Сеид не торопился: он отвязал поясной платок, повернувшись лицом в сторону священной Каабы и спиной к хану, приник лбом к земле. Шах-Али не мешал, терпеливо ждал. Потом сеид так же невозмутимо поднялся с колен и, отряхнув одежду от налипшего песка, опоясался.

— С чем ты пришел ко мне, Кулшериф? — не выдержал молчания хан.

— Ты несправедлив к казанцам, Шах-Али.

На широком лице хана надолго замерла слабая улыбка. Он думал, как ответить сеиду. Здесь важно не спешить: хан отвечает за свои слова.

— Разве кто-нибудь из казанцев может меня упрекнуть в том, что я кого-нибудь обидел понапрасну? Хотя ты знаешь, уважаемый сеид, что причин ненавидеть казанцев у меня найдется предостаточно. До этого я дважды садился на казанский престол и оба раза был изгнан с позором! Второй раз казанцы чуть не лишили меня жизни, держали под стражей, заставляли есть неугодную Аллаху пищу. Вместо стола у меня был гроб! Казанские карачи сполна посмеялись надо мной! Но я не помню зла, я постарался все забыть. Потому что я хан и обязан быть великодушным!

— Ты не все сказал, Шах-Али. Вчера стрельцы бросили в зиндан несколько знатных мурз и множество простого народа.

Шах-Али в знак согласия наклонил голову.

— Да. Это сделано с моего ведома! Схвачены зачинщики, подбивавшие правоверных выступать против своего хана, данного им милостью Аллаха! Завтра всех их ждет легкая смерть, — причмокнул хан бледными тонкими губами. — Мои палачи отрубят им головы.

Он сделал шаг к Кулшерифу, и сеид увидел его побелевшие глаза. «Вот его настоящее лицо! — подумал Кулшериф. — Он ничего не прощает!»

— Эти шакалы называли меня псом царя Ивана! Их всех ждет заслуженная кара!

— Но среди этих мурз есть и те, которые хотели твоего правления. Ты так и не сумел разглядеть в них друзей.

— Я не так слеп, как тебе кажется, Кулшериф. Все, что происходит на этой земле, идет от воли Аллаха, я же только исполняю ее!

— Среди мурз, которые желали твоего правления, — мой племянник.

— Твой племянник? — Шах-Али выглядел очень удивленным. — Сколько же ему лет?

— Он еще очень мал, ему всего лишь тринадцать.

— Всего лишь тринадцать, ты говоришь. Это немало, Кулшериф, это уже возраст! В тринадцать лет я впервые сел за казанский стол! Хорошо, сегодня вечером ты увидишь своего племянника. Я освобожу его. Я иду на это во имя нашей давней дружбы.

— Твоя доброта, хан, не знает границ!

Во дворце Нур-Али

В самый канун праздника Курбан-байрам[68] у Нур-Али родился сын. Эта радость была особенной потому, что до этого его жены рожали только девочек. Теперь, когда он увидел красное и беспомощное тельце сына, Нур-Али встал на земле обеими ногами. Он долго не мог подобрать имя младенцу. А потом решил: пускай имя будет поскромнее. Если сын станет настоящим мусульманином, то с любым именем можно заслужить покровительство ангелов и снискать уважение окружающих.

Нур-Али прочитал молитву, а затем в оба уха младенца прошептал:

— Булат… Да суждено будет этому ребенку стать поборником ислама и вырасти добропорядочным сыном своих родителей, милосердным и сострадательным, в добром здравии тела и духа.

К празднику Курбан-байрам Нур-Али повелел откормить трех быков. Мясо двух из них пойдет на раздачу бедным, а третьим он угостит своих друзей. С первыми звуками труб, возвещавших о начале праздника, на землю пролилась кровь первого быка, и Нур-Али мысленно посвятил его своему сыну.

А уже через несколько часов в трапезную комнату дворца слуги внесли огромный казан с парным мясом.

В этот день к Нур-Али Ширину пришли едва ли не все казанские карачи. Эмира поздравляли с наследником, желали долгих лет жизни, наблюдали за танцами наложниц.

Особенно красива была одна из них, со светлыми длинными волосами. Она прислуживала самому хозяину. Лицо наложницы, против обычного, было открыто, и гости могли сполна оценить ее нездешнюю красоту.

— Русская, — переглядывались мурзы.

А девушка, замечая на себе разгоряченные и жадные взгляды мужчин, не смела оторвать глаз от остро загнутых концов туфель. Красные шаровары соблазнительно облегали стройные ноги рабыни, подчеркивая ее округлые бедра, узкую талию.