Госпожа трех гаремов

– Ты спрашиваешь, как палач, моя госпожа. – все тем же безразличным тоном произнес Кучак. – А что же мне остается делать? Я – воин, поэтому всегда готов к смерти. Кончина для воина – это всего лишь шаг в рай.

– Шаг в рай, если он умирает с оружием в руках на поле брани против неверных! – поправила Сююн-Бике. Она увидела, что улан нахмурился, и заговорила о другом: – Тебя пытали?

Последние ее слова дышали участием и уже принадлежали той женщине, которую он когда-то боготворил.

– Ты меня жалеешь? – усмешка скривила тонкие губы улана. – Мне не было тяжело. Телесная боль только отвлекла меня от раны, которая засела глубоко в сердце… Больнее всего было потерять тебя.

– И после всего этого ты по-прежнему продолжаешь меня любить? А может быть, ты только притворялся, чтобы занять казанский престол?!

Некоторое время было тихо. И мерцающий огонь в руках Сююн-Бике красным длинным языком лизал закопченный низкий потолок и огромными прыжками то и дело наскакивал на стены. Железные цепи Кучака в очередной раз глухо звякнули.

– Такую женщину, как ты, невозможно не любить. Я завтра умру… Даже под саблей палача и на последнем выдохе я буду шептать твое имя. Я буду благодарить Аллаха за то, что он подарил мне встречу с тобой!

– Ты заставишь зарыдать даже самое черствое сердце, а что же тогда говорить о женщине?

– Я это говорю не для того, чтобы зажечь в твоем сердце жалость ко мне, ханум. Я просто хочу, чтобы ты знала правду. Зачем мне теперь лукавить, когда я отхожу в лучший мир?

Сююн-Бике потянула на себя дверь, та неохотно заскрипела. И этот скрип, будто стон больного и простуженного старика, был слышен в самых дальних закутках каменного лабиринта.

Как тени, возникла стража и в покорном поклоне остановилась перед повелительницей.

– Улана Кучака освободить… Он не нужен мне больше!

Один из стражей осмелился заглянуть ей в лицо, и Сююн-Бике прочитала в его карих глазах удивление.

– Кучак свободен!

Бике бросила под ноги стражи факел. Его искры рассыпались по каменному полу. Факел вскоре потух, и зиндан поглотила тьма.

– Пусть улан Кучак забирает все свое золото, всех своих людей и наложниц и немедленно убирается в Крым!

Голос женщины в темноте звучал зловеще. «Не демон ли говорит ее устами?!» – отшатнулся в сторону страж.

– Мы сделаем так, как ты велишь, бике, – уступил он темным силам.

В Ливонию!

Кучак с нетерпением дожидался вечерних сумерек. И они неотвратимо опустились на минареты и башни города, а вместе с ними в его покоях появился посыльный.

– Улан Кучак, все наши люди предупреждены. Сокровища увязаны в баулы, а твои жены ждут тебя в кибитках. Мы готовы тронуться в путь, – доложил слуга.

Но Кучак все еще медлил. Через узкое окно он видел белый купол мечети Кулшерифа, а выше, будто подсматривая за кем-то, из-за шпиля выглядывала луна. Скоро все это останется позади: минареты, широкая Итиль, власть. Но труднее всего оставить любовь. С собой он увезет только воспоминания.

Была еще одна причина, по которой улан не спешил, – не было двух его сыновей: среднего – с чертами лица русской жены, и старшего – его надежды, его наследника, такого же смуглого и скуластого, как и он сам, но характером в мать – астраханскую бике, покладистую и рассудительную. «Тебе только муллой быть!» – посмеивался частенько над сыном Кучак.

Слуга не уходил и терпеливо дожидался ответа.

– Послали ли гонцов за моими сыновьями? – наконец спросил улан.

Два его сына пристрастились к соколиной охоте и сейчас, не ведая о падении отца, гоняли птиц в том самом месте, где в единое течение сливались две полноводные реки: тихо бегущая Итиль и Кама – капризная и непокорная, которая то разливалась в долинах на многие версты, а то вдруг сужалась между возвышенностями и, показывая норов, била быстрой водой в крутые берега.

– Мы сделали все, как ты сказал, господин. Они должны самостоятельно выехать за пределы ханства и двигаться вверх по Каме. Возвращаться в Казань им опасно. – Кучак молчал, а слуга продолжил: – Надо торопиться, господин, иначе нам не выбраться из Казани. Горожане уже затворили ворота, выставили усиленный караул и дожидаются тебя.

– Чего же они хотят?

– Самую малость, господин, они хотят казнить тебя!

– Я не доставлю им этого удовольствия. Аллах спас меня не для того, чтобы я сложил голову под саблями мятежников.

Подземный ход начинался у гробницы казанских ханов. О нем мало кто знал, даже не все эмиры были посвящены в эту тайну.

Кучак некоторое время стоял в раздумье перед небольшой, под цвет красного кирпича и оттого еще более незаметной дверью, а потом дернул скобу.

Подземный ход открылся темной зияющей дырой, откуда потянуло застоявшейся сыростью. Кучак взял факел, посветил вниз, после чего осмелился сделать первый шаг в бездну.

Слабый коптящий огонь раздвинул темноту, и улан увидел стертые ступени, уводящие далеко вниз. А еще ниже мерцающими желтыми бликами отражалась темная вода. От легкого дуновения факел разгорелся, и крупные искры упали на парчовую одежду улана.