Гость Дракулы и другие странные истории

– И все же, – настаивал Джеральд, – хоть я и рискую показаться навязчивым, повторюсь: прислушайся к моему предостережению.

– Ты говоришь в точности как та цыганка. Вы с ней словно спелись. Скажи-ка, дружище, не розыгрыш ли все это? Ведь именно ты рассказал мне о цыганском таборе – не ты ли подговорил ее величество королеву?

Джошуа сказал это шутливо-добродушным тоном, и Джеральд тут же уверил друга, что сам услышал о таборе лишь этим утром. Джошуа высмеивал его ответы, и так, за веселыми шутками, они незаметно добрались до дома.

Мэри сидела за пианино, но не играла. Мягкие сумерки пробудили в ее душе нежные чувства, и глаза женщины наполнились кроткими слезами. Когда друзья вошли в дом, она украдкой приблизилась к мужу и поцеловала его в щеку. Джошуа напустил на себя трагический вид.

– Мэри, – звучно произнес он, – не приближайся ко мне, выслушай сначала глас рока. Звезды сказали свое слово, судьба решена.

– В чем дело, дорогой? Расскажи о гадании, но только не пугай меня.

– Пугать не стану, дорогая. Но есть правда, которую тебе стоит услышать. Более того, рассказать о ней необходимо, дабы ты успела совершить все положенные приготовления, должным образом все устроить и привести дела в порядок.

– Говори, дорогой, я слушаю.

– Мэри Консидайн, твоя восковая фигура, вполне вероятно, еще появится в заведении мадам Тюссо. Не слишком сведущие в вопросах юриспруденции звезды провозгласили нам жестокую весть: эта самая рука красна от крови – твоей крови. Мэри! Мэри! Боже мой!

Джошуа бросился к жене, но не успел ее подхватить – она, лишившись чувств, рухнула на пол.

– Я тебя предупреждал, – сказал Джеральд. – Ты их не знаешь так, как знаю я.

Вскоре Мэри очнулась, но ее тут же охватил жестокий приступ истерики: она смеялась, рыдала, бормотала что-то бессвязное.

– Не подпускайте его ко мне… не подпускайте. Джошуа – муж мой… – и тому подобные испуганные мольбы.

Джошуа Консидайн впал в состояние поистине отчаянное. Когда Мэри наконец успокоилась, он, опустившись рядом с нею на колени, принялся целовать ее ножки, ручки, локоны, называть ее всеми ласковыми прозвищами, какие только мог вспомнить, и шептать ей всевозможные нежности. Всю ночь просидел он возле постели жены, держа ее за руку. И всю ночь до самой зари она то и дело просыпалась, вскрикивая, словно объятая ужасом, но потом успокаивалась, осознавая, что муж сидит рядом и не сводит с нее глаз.

На следующее утро завтрак подали поздно, и, пока все сидели за столом, Джошуа принесли телеграмму: его вызывали в Уитеринг, который располагался милях в двадцати от деревни. Ехать Джошуа очень не хотелось, но Мэри и слышать ничего не желала, а потому незадолго до полудня он укатил один в своей двуколке.

После отъезда мужа Мэри удалилась к себе в комнату. К обеду она не вышла, но составила Джеральду компанию за чаем, который накрыли на лужайке под огромной плакучей ивой. Казалось, хозяйка дома уже почти оправилась от давешнего недуга. Они обменялись обычными вежливыми фразами, и Мэри сказала своему гостю:

– Разумеется, прошлым вечером все вышло чрезвычайно глупо, но я никак не могла побороть страх. На самом-то деле, позволь я себе думать об этом, я испытывала бы его до сих пор. Но, быть может, это всего лишь выдумка. Я знаю, как проверить, лживо ли предсказание. Едва ли средство это меня подведет… если предсказание действительно лживо, – печально добавила она.

– Что вы задумали? – поинтересовался Джеральд.

– Отправлюсь к цыганам и попрошу, чтобы королева мне погадала.

– Превосходно. Можно ли мне пойти с вами?

– О нет! Ваше присутствие испортит все дело. Если она вас узнает, то догадается и обо мне и тогда, возможно, нарочно изменит предсказание. Мне нужно идти одной.

Когда наступил вечер, Мэри Консидайн отправилась в цыганский табор. Джеральд проводил ее до пустоши, а потом в одиночестве вернулся домой.

Менее получаса спустя в гостиную, где он, лежа на кушетке, читал, вошла Мэри. Она была крайне взволнована, лицо ее покрывала страшная бледность. Едва переступив порог, Мэри со стоном осела на ковер. Джеральд поспешил ей на помощь, но она, усилием воли справившись с собою, жестом призвала его к молчанию. Джеральд подождал. Готовность выполнить ее желание оказалась прекрасным лекарством, потому что уже через несколько минут Мэри слегка оправилась и смогла рассказать о происшедшем.

– В таборе, казалось, не было ни души, – начала она. – Я прошла в середину и остановилась. Внезапно рядом со мною появилась высокая женщина. «Я почувствовала, что нужна здесь!» – сказала она. Я вытянула руку и положила на ладонь серебряную монетку. Цыганка сняла с ожерелья на шее маленькую золотистую побрякушку и положила ее рядом с монеткой, а потом схватила их и бросила в ручей, который протекал неподалеку. Затем взяла мою руку и заговорила: «В этом грешном месте нет ничего, кроме крови». С этими словами она отвернулась, но я удержала ее и попросила объяснить. Цыганка задумалась, а потом произнесла: «Увы! Увы! Я вижу: ты лежишь, а над тобою возвышается твой муж, и руки его красны от крови».